Внизу, в квадрате света сидел Шейн, небритый, голый и изрядно похудевший.

– М-м-м, тёплое, - протянул он, когда я кинул ему полотенце.

Пока он "мылся", я сходил наверх и забрал плед, которым сам укрывался. Я подумал о "воспалении лёгких", от которого, по мнению Многорукого, умрёт Шейн, и решил предотвратить это. Ему пока рано было умирать.

Шейн вернул мне полотенце, и я кинул ему плед.

– Что за чудесный запах, Габи, - прошептал он, зарываясь лицом в мягкий ворс.
– Точно так же пахла твоя кожа, когда я прижал тебя к себе. Помнишь этот сладкий момент?

Я пропустил это мимо ушей.

– Я могу постирать твою одежду.

– Думаешь, она мне нужна?

– Думаю, её надо постирать. В любом случае.

Он смотрел на меня прищурившись.

– Тебя обидел Многорукий, и ты теперь делаешь всё ему назло?

– Нет.

– Точно-точно, иначе зачем тебе так возиться со мной?

– Ты - мой питомец, - напомнил я, и Шейн не оскорбился, а лишь как-то хищно улыбнулся.
– Шахерезада.

– Ну да. И чтобы мне такое рассказать тебе на этот раз?

Я понял, что на этот раз я ему тоже могу рассказать много нового. Про его учеников. Интересно, насколько они были близки? Он очень расстроится, когда узнает, что парни погибли? А что их убил тот, кого он раньше называл другом? Хотя, наверное, после того, как мэтр запихал его сюда, это уже не будет таким сюрпризом.

– Как долго ты знаком с Многоруким?

Шейн сделал вид, что разочарован моим вопросом, но всё же ответил:

– Лет пять. Как только я попал в среду элиминаторов, я сразу начал искать себе сильных друзей. Одиночки-новички долго не живут, если не сдохнешь на задании, то свои прикончат.

– Элиминаторы убивают друг друга?

Шейн пожал плечами.

– Проблема этой звероподобной касты в том, что она разношёрстна. Зоркие, к примеру - исключительно люди из пробирки, которых готовили к службе в гвардии с самого рождения. У них есть кодекс чести, они такие пай-мальчики, не дёрнутся без приказа. Чистильщиком же может стать любой, кто отвечает критериям. Среди нас есть и искусственные люди и те, кто родился на фермах. Бывшие Зоркие и преступники, которые каким-то чудом избежали правосудия. Элиминаторы сбиваются в группы по интересам. Возникают тёрки. Это неизбежно.

– И какие у вас общие интересы с Многоруким?

Он сделал жест, словно говоря: "Их полно. Но я тебе не расскажу".

– Я тебе тут кое-что пожевать принёс, - проговорил я как бы между прочим.

– Другое дело.

– Если я кину, поймаешь?

Выражение его лица тут же изменилось, и я долго не мог понять, что именно его так оскорбило. Он уже брал еду с пола. Сейчас я готов был дать ему в руки.

– Какая ирония, - пробормотал он, прежде чем я решился спросить.
– Когда я был Зорким, у меня был пёс. Я с ним частенько играл в эту игру. Бывало, я потом долго смотрел в его глаза и пытался понять, о чём он там себе думает. Кажется, я только теперь начал его понимать...

– Думаешь, твоя собака тебя ненавидела?

– Кто сказал, что я тебя ненавижу?

– Ты обещал меня убить. Кроме прочего.

Шейн развёл руками.

– Я плохо контролирую эмоции, когда оказываюсь в незнакомых местах. Меня за это из Зорких и попёрли.

Ага, кому как ни мне знать, из-за чего именно тебя попёрли.

Я кинул ему сэндвич, и Шейн поймал его, хотя собакой не был.

– Полотенце, плед, еда...
– пробормотал он.
– Может, спустишься сюда, и сделаешь мне минет?

– Нет.
– Я так понял, он говорил не про коктейль.

– Попытаться стоило.
– Его рот уже был занят едой.
– Это тоже сойдёт.

Да, он казался вполне удовлетворённым, когда проглотил всё до крошки.

– Так как вы познакомились с мэтром?

Шейн ещё долго облизывал пальцы, играя на моём терпении.

– Ну... как я и сказал, мне нужно было прибиться к кому-нибудь влиятельному, чтобы не помереть в первые же дни. Я решил подойти к нему. Он сказал что-то вроде: "а, это же ты тот Зоркий, который трахает всё, что движется. Ты чокнутый, мы поладим".

Да уж, очень похоже на Многорукого.

– К тому же, мне тогда показалось, что мы ровесники. Там было мало молодых...

– Показалось?
– перебил я.

– Как думаешь, сколько твоему мэтру лет?

– Двадцать.

– Ну и что, мы, по-твоему, ровесники с ним?

Нет, Шейн выглядел старше.

– Мне двадцать шесть, - ответил он.
– А он так и остался двадцатилетним. На самом деле этого не замечаешь, когда видишь его каждый день. Но когда мы стали видеться реже, я начал и на другое обращать внимание.