Маккартни кончил играть, каким-то образом добравшись до конца классического сочинения.

— Теперь сделай реверс. И побыстрее! — приказал он ассистенту.

Тот нервно кивнул головой. Через несколько секунд в студию ворвались странные свистящие и атональные звуки. Как будто раскаленный пар вырывался из-под крышки кипящего чайника. Но в хаосе, тем не менее, чувствовалась странная нездешняя гармония. Маккартни с неопределенной усмешкой на губах слушал пленку с собственной игрой, пущенную задом наперед…

Харрисон открыл глаза и увидел, что на пороге студии стоит Джон Леннон. Собственной персоной. Мутные глаза под стеклами круглых очков, шея у подбородка порезана в нескольких местах, и видна запекшаяся кровь… Чувствовалось, что Джон брился перед самым выходом из дома и ослабевшей от кислотных путешествий рукой разукрасил себя как мог. «Даже волосы не вымыл, — подумал Харрисон. — Мы деградируем, увы!»

— Это что за чушь? — спросил Джон, заметно просветлев лицом, когда пленка кончилась.

— Да это так… Чтоб размяться, — уклончиво сказал Маккартни, очевидно, стыдясь своего детского эксперимента.

— Твое, что ли?

— Ну, не совсем.

— Это то, что надо, Буга! — выдохнул Леннон, плюхаясь в кресло. Поздравляю! Здоровый естественный дебилизм!

Кличка Буга, в которой угадывалось «буги-вуги», закрепилась за Маккартни еще с юношеских времен и не очень раздражала его.

— Ну, это не совсем мое. Это, в общем-то, Бах! — начал оправдываться Пол.

— Бах? А-а, — разочарованно протянул Леннон. — Этого урода больше не играй при мне. В двадцатку хит-парада он не войдет!

— А ты-то сам туда войдешь, Джонни? — тихо спросил Харрисон, беря гитару в руки.

— Я только что оттуда. Мне бы пожрать чего-нибудь! — неожиданно сказал Леннон. — Пока мы не начали записывать.

— А что мы будем записывать? — вкрадчиво спросил Маккартни.

— Что-нибудь. Старичка Баха уже записали. Наверное, и ты чего-нибудь наваял! Ведь наваял, да? По запаху чувствую!

— Ничего, — ответил Пол. — Ничего нет.

— Пишите! Пишите! У вас получается! — прокукарекал Леннон вздорным голосом хама, нарывающегося на неприятность. — Мне бы пожрать, пожрать чего-нибудь! — добавил он.

— Записывать нечего, — еще раз сказал Маккартни.

— А у тебя? — спросил Леннон у Джорджа.

— Есть кое-что… — стыдливо замялся Харрисон. — Но это не для бит-квартета. Называется «Внутренний свет».

— Что-нибудь эзотерическое? — дружелюбно спросил Леннон.

— Ну да. В меру.

— Не надо! — хором сказали Леннон с Маккартни.

— Лягушка по лужам прыг-прыг! Бульдог по лужам прыг-скок! А у бульдога-то лапа на перочинных ножах! А морда его кирпича просит! заголосил вдруг Джон, встал на четвереньки и, словно лягушка, запрыгал в глубину студии к дальнему усилителю. Добравшись до корпуса черного «Вокса», он рухнул перед ним на пол и, свернувшись в эмбриональной позе, затих.

Маккартни взял аккорд на «Блютнере».

— Лягушка по лужам прыг-прыг! — грубо пропел он, делая голос подчеркнуто хриплым, как у чернокожего блюз-певца. — Бульдог по лужам прыг-скок!

Здесь он изменил тональность, сделав ее выше…

— А у бульдога-то лапа на перочинных ножах… Как дальше, Джонни? спросил он.

Но Леннон молчал, словно умер.

— Морда его кирпича просит! — напомнил Харрисон и внезапно захохотал.

— …и морда просит кирпича! — допел Маккартни и пробормотал сам себе: — Ну, это мы изменим. Защитники животных обидятся… Например, «И морда у бульдога так себе!».

— Это у тебя морда так себе! — сказал Харрисон, продолжая смеяться.

Его тяжелое безысходное настроение неожиданно улетучилось. В лопатках и животе возникла легкость, будто в детстве, когда ты сбегаешь с горы на зеленый луг…

У Джона, лежащего возле усилителя, затряслись конечности. Послышался тихий и подозрительный звук льющейся воды.

Харрисон и Маккартни тревожно переглянулись.

— Проконтролируй! — коротко приказал Пол. — Нужно найти интродукцию к этой лягушке, — и он снова погрузился в мир рок-н-ролльных квадратов, перебирая аккорды и гармонии, словно мысли в голове.

Джордж тихонько подошел к лежащему в углу телу, наклонился над ним, принюхиваясь.

— Мистер Леннон опростался, — торжественно сообщил он.

— Чего? — удивился Маккартни и даже перестал играть.

— Джон Уинстон Леннон обмочил студию, — пояснил Харрисон.

Пол хлопнул фортепьянной крышкой, потеряв терпение. Решительно пошел, наклонив голову вперед, как молодой бычок.

— Ты что себе позволяешь? — сказал он глухо. — Это тебе ведь не писсуар, не ванная! Это храм искусства, черт побери! Мы здесь рубим колоссальные бабки! Если не можешь сдерживаться, то ходи с горшочком! В следующий раз…