–  После контузии всегда месяца два-три не говоришь, а потом долго заикаешься. Я знаю, меня уже два раза контузило,- медленно, растягивая слова, подтвердил пожилой разведчик сибиряк Белов, самый сильный человек во взводе.- Первый раз на Кубани, на «высоте героев», а второй раз под Бобруйском.

–  У тебя еще сейчас проявляются рецидивные последствия контузии,- проговорил Гуляев, любивший выражаться «научно».- Но это, безусловно, пройдет и, по всей вероятности, без последствий.

–  Какие могут быть последствия у такого, как Белов,- пошутил лежавший рядом с Беловым разведчик старший сержант Нурбаев.- Таких людей, как он, в Узбекистане зовут богатырями. А Белов у нас настоящий богатырь. Помнишь, Миша,- обратился Нурбаев к сибиряку,- как ты целый километр бегом бежал и немецкий пулемет за собой тащил? Ночью-то, помнишь? А потом глядим, это не пулемет, а малокалиберная скорострельная немецкая пушка.

–  Ошибка вышла, помню. Обмишурился малость,- сконфуженно ответил Белов. Поднявшись с земли, он достал из кармана кисет с махоркой, завернул огромную «козью ножку», прикурил и снова улегся рядом с Нурбаевым.

–  Как думаешь, гвардии старший сержант, будет сегодня что-нибудь особенное или только по наблюдению работать будем?
– спросил у Нурбаева Малютка.

Старший сержант лежал на спине, закинув руки за голову. Прищурив глаза и вглядываясь в голубое бездонное небо, он долго не отвечал на вопрос Малютки.

Нурбаев был неразговорчивым человеком. Улыбался он тоже очень редко. Товарищи его по взводу хорошо помнили, как во время наступления на Украине старший сержант при виде каждой сожженной немцами деревни горестно качал головой и что-то тихо говорил сам себе. В такие минуты его черные густые брови плотно сходились на переносице. Еще в первые дни после прихода Нурбаева в разведку Белов как-то спросил его:

–  Что ж ты, друг, какой-то понурый, улыбаться не умеешь, что ли?

Нурбаев ответил не сразу.

–  Почему не умею? Умею. Я у себя дома очень веселый был. Я очень сильно буду смеяться. Каждый день буду смеяться, когда мы немецкую границу перейдем.

Сибиряк промолчал, но с тех пор проникся к Нурбаеву большим уважением.

Хорошо владея русским языком, Нурбаев все же говорил неторопливо, стараясь четко и раздельно произносить каждое слово. Сейчас, не поворачивая к Малютке своего лица, он, наконец, ответил на его вопрос, по обыкновению медленно выговаривая каждое слово:

–  Командира нашего к «бате» вызвали. И генерал туда же приехал. Значит, что-то намечается.

–  Да,- сказал Белов.- Тогда не мешает еще вздремнуть минут сто двадцать. Ночью-то, видать, не до сна будет.

Но едва он успел это проговорить, как подошел Чернов. Разведчики встали.

–  Садитесь,- отвечая на их приветствие, сказал лейтенант.- Все в сборе?

Нурбаев, как старший по званию, доложил, что все налицо, за исключением трех человек, дежурящих на наблюдательном пункте полка.

Лейтенант сел в кругу разведчиков и огляделся. Вокруг царила знойная тишина августовского полдня, не нарушаемая ни птичьим чириканьем, ни звоном цикад. Не верилось, что менее чем в километре отсюда пролегает передний край.

Чернов снял пилотку, расстегнул воротничок гимнастерки и облегченно вздохнул. Тотчас же чья-то рука протянула ему фляжку, наполненную студеной ключевой водой. Лейтенант напился. Разведчики выжидательно смотрели на своего командира.

–  Ну, что ж, друзья,- сказал Чернов, передавая флягу одному из солдат.-Большой «хозяин» приказал нам отправиться в гости. Дело будет интересное, но опасное. Даже для разведчиков опасное. Со мной пойдут только добровольцы. Кто желает идти?

Ни один из разведчиков не шевельнулся. Несколько секунд царило молчание.

–  Никто, значит, не хочет добровольно?
– переспросил Чернов.

–  Да что вы, товарищ гвардии лейтенант! Выбирайте сами, сколько нужно. Все желают,- пробасил Белов.
– Это уж который раз так. Договор ведь был,- все всегда добровольцы. Сами выбирайте.

–  Ну, тогда сам назначу.

Чернов усмехнулся и оглядел настороженные лица разведчиков. Восемнадцать пар глаз смотрели на него выжидательно, и в этих глазах Чернов безошибочно читал горячую просьбу и с трудом сдерживаемое нетерпение.

–  Со мной пойдут…- Чернов вынул из кармана кожаный кисет и неторопливо стал свертывать папироску.- Со мной пойдут,- медленно повторил он,- Белов…- лейтенант помолчал, словно раздумывая,- Нурбаев… Малютка… Прокудин… и Гуляев.

Чернов говорил медленно, с улыбкой глядя на своих солдат, произнося очередную фамилию так, словно он извещал о правительственной награде. Каждый из названных, как только была произнесена его фамилия, облегченно вздыхал. Зато неназванные все более хмурились. Предупреждая их просьбы, Чернов властно, уже тоном приказа, сказал: