Ропот пронёсся по ряду сидящих. Многие не любили кичливого, резкого хунзахца, который блестяще действовал кинжалом и кремнёвкой и ничему другому в жизни не научился. Не веря словам имама, Хаджи-Мурад насторожился.

– Пусть будет так, – услышал он слова некоторых членов меджлиса.

В глазах подсудимого засверкала молния торжества и гнева. Он обжёг взглядом Даниель-бека, затем сквозь узкую щель прищуренных глаз полоснул косо конвоиров, стоявших у дверей. Хунзахский герой резко повернулся и пошёл к выходу.

Около месяца без дела слонялся он по аулам Чечни, не находя приюта и покоя.

В один из дней к Шамилю приехал на взмыленной лошади житель Гехи-Мартана. Войдя в комнату, где сидел имам за молитвой, чеченец сказал:

– Хаджи-Мурад сжёг свой гехинский дом со всем имуществом и сбежал к русским в крепость Воздвиженскую. Мой кунак видел, как он подошел к трем солдатам, высланным в секрет к чахгиринским воротам.

Даниель-бек подтвердил слова чеченца:

– Он опередил меня, с тем же донесением и я спешил к тебе. Хунзахский разбойник успел ускользнуть из-под рук наших лазутчиков. В крепости Воздвиженской стоит Кюринский полк, которым командует флигель-адъютант Симон Воронцов, сын наместника.

– Теперь Аллах ему судья. Лишь от священного ока никому не скрыться. Человек, который делает хорошее, делает для себя, и тот, который творит плохое, тоже делает для себя. Посмотрим, куда он пойдёт от них, – сказал Шамиль.

Когда гехинец удалился, Даниель-бек повёл с имамом секретный разговор.

– Нет сомнения, – сказал он, – что этот разбойник не забрал с собой имеющиеся у него большие ценности. Взять он мог только то малое, что можно унести в карманах. Только при последнем набеге его на Бойнак в доме брата Тарковского шамхала Муслим-хана, говорят, он набрал полные хурджины серебра и золота.

– Спрятал, наверное, всё в надёжном месте. Бог с ним, никто ничего не уносит с собой, кроме савана, – махнув рукою, произнёс Шамиль.

Но Даниель-бек не унимался:

– Ни в хунзахском доме, ни в Гехи-Мартане не мог он спрятать ценности.

– Куда же тогда он их дел? – спросил имам.

– Зарыл в каком-нибудь погребе или конюшне в Цельмесе.

– Ну и пусть лежат там. Эти ценности не принесли счастья Шахвали-хану, привели к беде и этого отчаянного безумца, не принесут радости и нам.

– Я не предлагаю забрать их себе. Можно даже, не положив в госказну, раздать на нужды всех мечетей и содержание учащихся при мечетях.

– Попробуй поищи. Если найдёшь, так и сделай, – согласился Шамиль.

Наиб Даниель-бек, взяв в помощь с разрешения имама ичкерийского Умалата с отрядом, двинулся в Цельмес. Подойдя к селению, он послал сотню мюридов с приказом арестовать семью Хаджи-Мурада. В доме находились старушка-мать Залму, жена-чеченка Сану, дети. Испуганная Сану хотела унести с собой узелочек с ценностями, но мюриды вырвали его из рук женщины и повели всех к Даниель-беку. Наиб сам допросил жену Хаджи-Мурада.

Сану отвечала:

– Я не знаю, что и где спрятал мой муж. То, что принадлежало лично мне, отобрали твои бандиты. Но, если бы и знала, клянусь Аллахом, не сказала бы вам даже под угрозой беспощадной расправы.

Даниель-бек, скрывая своё восхищение под строгой маской дознавателя, не отрывая глаз смотрел на стройную и смелую красавицу Сану, прекрасный облик которой не изменили последние месяцы беременности. На белом лице её горел яркий румянец, платок и чутху сползли с головы и висели за спиной, удержавшись на длинных чёрных косах.

– Уведите, – приказал Даниель-бек.

– Не трогайте меня руками, я пойду сама, – сверкнув взглядом, полным ненависти, предупредила Сану. Её вместе с детьми и старушкой посадили в яму во дворе цельмесского старосты.

Даниель-бек лично присутствовал при поисках драгоценностей. Они были найдены в земле, в одном из углов конюшни. Разграбив дом Хаджи-Мурада, Даниель-бек покинул Цельмес.

Через год, когда Шамиль находился в шалинских окопах, сражаясь с подступающим к чеченскому аулу отрядом русских, к нему привели мальчика лет десяти, который, протянув сложенную вчетверо записку, сказал: «От Хаджи-Мурада».

Шамиль с удивлением, развернув бумагу, стал читать: «Шамилю Гимринскому от Хаджи-Мурада Хунзахского. После этого, если ты строго соблюдаешь и действуешь во имя Аллаха и справедливости, разреши тем, кто связан со мной законом, родством и кровью, прийти ко мне: матери моей Залму, жене Сану, сыновьям Гулла и Абдул-Кадыру, дочерям Баху, Бахтыке и Семис-ханум, Китилай».

Шамиль сказал Мухаммед-Тахиру: «Напиши». И стал диктовать:

«О, глупец! Поистину ты отступил от ислама. Иначе предпочел бы гибель себе и тем, кого хочешь увлечь за собой. Пусть они лучше умрут здесь, чем отпадут от истинной религии подобно тебе.