В этом анекдоте есть великая сермяжная правда: русский сдержан, но не терпелив. Просто, если с ним быть несправедливым, он копит это в себе, обсасывает со всех сторон, размышляет – а потом вдруг взрывается. И горе тому, кто окажется у него на пути.

Так и тут.

Я сидел в своём офисе, механически ел печенье, смотрел на экран (на экране был я сам во время поездки на Сицилию, у дорожного знака, показывающего направление на деревню с названием «Корлеоне») – и вспоминал одну извечную мудрость мафии: если тебя заставили поклониться, поклонись очень и очень низко. И помни об этом до тех пор, пока не представится возможность отомстить.

Возможно, британцы думали, что они решили вопрос. Но они и представления не имели, какую бомбу они поставили на боевой взвод…

Голова моя не работала. Я принимал людей, отдавал какие-то распоряжения, что-то подписывал – но голова не работала. Можно кого угодно обмануть своим видом – но не себя самого, я знаю, когда я в рабочем состоянии, а когда – нет. Когда в голове – противная гудящая пустота. И я знал, почему я не могу работать.

Плюнув, я выключил компьютер. Нажал кнопку интеркома

– Не знаю, когда буду…

В Екатеринбурге – Свердловске, вообще то, мой город до сих пор больше Свердловск – был такой квартал, застроенный в тридцатые годы – квартал НКВД, Он так и назывался, потому что был застроен специально для работников НКВД, сейчас же – он был неухоженным, разрушающимся памятником… то ли авангардизма, то ли модернизма – не разбираюсь я в архитектуре, помню потому что спонсорскую помощь просили. В одной из квартир – коротал свой век Иван Данилович Львов. Человек, которому суждено было стать свидетелем величайших деяний века…

Ему было уже под девяносто. Он пришёл в НКВД по призыву Берии и разбирался с «перегибами» в Сибири и на Урале. А учитывая то, что народ с тех пор уральский и сибирский ни чуточку не изменился – перегибы… можете представить, какие они были – эти перегибы. Потом – с пятой ударной армией шёл до самого Берлина. Потом – вернулся в Свердловск…

Иван Данилович всегда чувствовал за собой какую-то вину. Я не знал, какую именно – но это было видно. Поэтому он, когда ушёл на пенсию уже из КГБ – на общественных началах стал кем-то вроде тренера, тренировал пацанов искусству самбо. А так как в школке были одни тётеньки, уважением они не пользовались – Иван Данилович был у многих пацанов как второй отец. Первые отцы – чаще всего сидели…

В восьмидесятые годы – в Свердловске появились подвальные качалки и тренеры по каратэ. Это было предтечей «ревущих девяностых», когда подвальные пацаны выйдут на улицы, чтобы урвать свой кусок, и не будет у них ничего, кроме силы – но силы будет много. Братство народов трещало по швам, появлялись этнические группировки, то и дело происходили «махачи». Государство пыталось запретить каратэ, вводило уголовную ответственность за его преподавание – но общество уже давно было беременно массовой жестокостью, и какая разница, как тебя убьют – ногой по башке в подворотне или заточкой под ребро как в Сумгаите. И только повзрослев, пройдя с болью и кровью эти лихие девяностые – я понял всю горечь слов Ивана Даниловича, когда он прощался с нами, уходившими в качалку. Как он говорил про то, что он учит защищаться, а там – нас будут учить убивать.

И Иван Данилович – как всегда был прав.

Мы, несколько его бывших учеников – поддерживали его как могли. Приезжали к нему за советом…

Вот и я, зайдя в тёмный подъезд, вдруг почувствовал, как возвращаюсь в детство. Простое, беспощадно честное детство. Где главной проблемой – было отомстить за выбитый зуб шпане, с улицы Слесарей…

– И что ты хочешь делать? – спросил Иван Данилович меня, когда мы сидели на кухне и пили чай с кедровыми орешками. Окно – было безукоризненно чистым, как на параде, но через него – был виден засранный двор и машины, стоящие на газонах. Стоянок нормальных тут не было – не предполагали строители светлого социалистического рая потребности гражданина будущего в личном транспорте.

Я посмотрел поверх головы Ивана Даниловича и увидел на стене вырезку – картина с дирижаблем…

– Мстить. Только не знаю, как.

– Мстить? А за что?

За что… как бы сказать то это. За что.

– Знаете… – сказал я – я одно время верил в одну большую глупость. Вот есть они, да. И есть мы. Они – это Запад там, Лондон.

Иван Данилович кивнул

– … мы в девяносто первом лишились страны. Потом знаете сами что было. Мы – мочили друг друга, грызлись за кусок, как бультерьеры. Пройти по кладбищу – сколько пацанов лежат. Молодыми легли – и за что? За ларёк, который давно снесли и на помойку вывезли? Ларька нет – но пацанов не вернёшь. А сколько в те годы простого народа на погост отправилось? От сердца, от нервов, кто и от голода – так? Но мне почему-то казалось, что мы проиграли, потому что они лучше… честнее нас были. Умнее. Что мы – не можем управлять, порядок там наводить, а они – могут. И на этом простом основании, у них так, а у нас – вот так, похуже. А потом – я понял: ни фига…

Я обличающе потряс пальцем.

– Ни фига они не умнее и не честнее нас. Такие же, если не хуже. Такие же лживые, лицемерные, циничные, так же сдают и продают. И право на кусок – они имеют не больше чем мы. Просто в девяносто первом мы проиграли. И у нас – пользуясь этим – отжали все что могли, все что можно и что нельзя. Мы просто им проиграли. Сдались, потому что сами решили сдаться. И теперь – Украина уже не наша, а скоро и Белоруссия и Казахстан нашими не будут. А теперь, они, с. а, уже в наш дом как хозяева лезут, понимаете! В наш, б…, дом! Они мне, мне, б… – говорят, как мне жить! Вот этот педик лондонский – он что, думает, что взял меня? Да х… ему в сраку! Я ради удовольствия его закажу! Пусть потом в розыск Интерпола объявляют, е…ть!