– Ах ты нечестивец! Пошутить решил, да?! На костер его!..

– Так уже ведь...
– напомнил, показывая взглядом на хворост Гвоздь. Он понимал, что поведи себя иначе - и можно было бы оттянуть неизбежное. Но, во-первых, Кайнора, как это иногда случалось, "понесло", а во-вторых, если "неизбежное" - так зачем оттягивать? Главное, что не топить собираются, верно?

Слова, все это время игравшие в чехарду у него в голове, начали сами собой складываться в строки:

"Дожить до вечера без увечий"?

Зачем тебе, однодневке, вечность?!

Чужим плащом натирает плечи

возможность мучаться бесконечно.

Разлейте ж млеко, задуйте свечи!

Шагаю смело судьбе навстречу!

И время - врал ты, мудрец, - не лечит!

И бремя, радость - уже далече.

Я был наивен, я был доверчив:

я сеял смех, а пожал лишь ветер.

И завсегдатай хмельной таверны

мне вновь хохочет вослед гиеной.

Я прахом был - и я был вселенной

святой провидец, подлец последний.

Луной кровавой во тьме алею

такой ли вам я, толпа, милее?!

Так мажьте маслом и ешьте с хлебом

меня, поющего гимн хвалебный!

Сгорю безмолвно, углем дотлею...

но, может, хоть одного согрею?

Не знаю. Верю...

– Последнее желание будет?
– сплюнул господин Хожмур.
– Давай скорее, глумослов!

Гвоздь задумался, всего на секунду.

По-прежнему где-то далеко и в то же время вот здесь, совсем рядом, лаяла собака.

– Свистнуть хочу, - провозгласил он народу свою последнюю волю.

– Так свисти, - предложили из толпы - без особого, впрочем, радушия.

Кайнор объяснил, что свистнуть ему хочется в свисток, а тот висит на шее; или развязывайте руки, или пусть кто-нибудь подойдет и вложит ему свисток в рот.

Господин Хожмур собственной персоной снизошел (вернее, поднялся на помостец) и, морщась, ткнул Гвоздю в губы свисток. Рыжий двинул бровями, мол, не заслоняй пейзажа в последние-то минуты, не на тебя же, злыдня, смотреть во время финального свиста, верно? Жрец отвалил.

Кайнор набрал воздуху в легкие и засвистел, переливчато, узорчато. Впрочем, свисток предназначался для Друлли, так что народ-то ничего и не услышал.

Да им сейчас и не до свисту было.

Дряхлым занавесом вздернулось и заплясало небо, грачи наконец-то оторвались от ветвей и с карканьем взмыли вверх, а по дороге, прямо на помостец, скакали гвардейцы, гвардейцы!..
– "Вы чем тут занимаетесь, в-вашу!.." - "Да мы... да он... да сами видите..." Гвардейцы видели, гвардейцы ой как видели и ой как карали, вот уж тут девятихвостки пошли выписывать по спинам и плечам, господин К`Дунель не останавливал, он только фургонам Жмуновым велел остановиться да, спешившись, скорым шагом направился к помостцу. Лично рубил веревки на Гвозде, улыбался во все усы.

"Сейчас еще обниматься полезет", - подумал Кайнор.

И действительно, господин капитан заключил его в свои крепкие, можно сказать, братские объятия. А заключивши, прошептал на ухо, чтоб другие не слышали: "Еще раз попытаешься сбежать, я всех твоих акробатов нахрен повырежу, понял? И псину твою живьем крысам скормлю. Если понял - кивни".

Кайнор - человек не гордый и неглупый - понял и кивнул.

И даже похлопал К`Дунеля по спине в приступе ответной братской любви.

Глава шестая:

"Где наследил великий Бердальф..." Что испугало кальмаров. В Шатрах

Захребетников. Гостеприимство монахов. Прогулки по ночному кораблю.

"Неподдельное смущение и искренняя наивность".

Иль по снегу бреду, иль пустыней, в бреду,

словно грешник в аду, я пощаду не жду.

Кто-то спросит: "Живешь для чего ты, бродяга?"

"Не живу! Я лечу... пусть - вот-вот упаду!"

Кайнор из Мьекра

по прозвищу Рыжий Гвоздь

Рыбацкая деревушка со звучным названием След Бердальфа, по сути, принадлежала монастырю Акулы Неустанной. Считалось, что именно здесь великий мореплаватель и воин, основатель династии иншгурранских правителей, впервые ступил на берег Ллаургина - тогда еще не Отсеченного. Он приплыл сюда во главе множества людей, оставивших свои дома и отправившихся в новые земли по велению сердца (а также, не сомневался Иссканр, из-за манящего сияния баснословных заморских богатств). Сам же Морепашец начал путешествие, ведомый являвшейся ему в снах Неустанной. Именно она охраняла великую армаду Востока от невзгод, которые обрушивались на корабли, потомки мореплавателей по сей день любят рассказывать истории о невиданных чудовищах, исполинских волнах, летающих черепахах, штормах, длившихся неделями... И хотя в те годы, еще до падения Сети, мореходство было такой же обычной профессией, как пекарство или зодчество, мало кто из приплывших в Ллаургин захотел бы по своей воле проделать этот путь еще раз. Даже несмотря на то, что новая земля оказалась совсем не тем взлелеянным в мечтах и расписанным в сказках краем с медовыми реками и золотыми горами.

Ну а теперь-то о возвращении и речи быть не может. Большую часть кораблей, приплывших с Востока, разрушило время, меньшую - люди, ведь после падения Сети громадные парусники-дома оказались никому не нужны. Их сохранилось меньше десятка, дряхлых свидетелей былой славы - а прибрежные воды, в которые только и отваживаются выходить предки былых мореходов, бороздят сейчас небольшие галеры да рыбацкие лодчонки. В распоряжении короля имеются и несколько древних боевых трирем, предназначенных, впрочем, не для морских сражений, а для перевозки войска.