С рисунков Пашка смотрел на нее со всех ракурсов. Наброски были черно-белые, недорисованные, заброшенные... девушка решила хоть чуть-чуть исправить эту несправедливость. И решительно извлекла из сумки ярко-зеленый карандаш.

– --

Пашка метался по посёлку, не особенно понимая, зачем ищет рыжую ведьму и что собирается ей сказать. Он сходил к тому камню, где нашёл ее в прошлый раз, вернулся к родителям, даже дошёл до полупустого супермаркета, но ее нигде не было видно.

Его руки тряслись, как у заправского алкоголика, горло горело, требуя немедленной и очень большой дозы спиртного, дабы как-то выбросить любительницу размахивать руками из мыслей, забыть о ее существовании, вернуться к излюбленному "тян не нужны", но ничего-то у него не выходило, да и спиртного под рукой, как на зло, не оказалось. Навстречу попалась желтая таксишная легковушка, в окне которой проплыло хмурое лицо Никитки. Виты рядом к своему облегчению Чехов не обнаружил. И нерешительно поплёлся назад, к дому Таськи, смутно надеясь нечаянно встретить Виталину и придумывая себе оправдания, совершенно безуспешно.

Он шагал по просёлку, глядя по сторонам, надеясь наткнуться взглядом в стремительно опускающихся сумерках на кудрявую рыжую макушку. "Наверное, она обиделась на "жирную", - мелькнуло у него в голове, - "Теперь мои шансы и вовсе стремятся к нулю, если и были вообще". Шансы на что? Что он может ей предложить?

По правде говоря, Пашка понятия не имел, что именно нужно предлагать понравившейся тян. У него как-то отсутствовал подобный опыт, за все свои девятнадцать лет он так и не завёл никаких толковых отношений, не считая пары пьяных поцелуев с Таськой года три назад. Влад вполне справедливо считал своего друга неопытным в подобных вещах, и Пашка, к стыду своему, впервые за всю историю их странной дружбы склонен был с ним согласиться. Он не видел смысла в отношениях, потому что ни одна девушка не вызывала у него такую бурю эмоций обычной пощёчиной.

"Гормоны. Это всё просто гормоны," - успокоил себя юноша и остановился, вознамерившись развернуться и почесать к дому, но тоненькая ручка осторожно коснулась его плеча. Он обернулся.

Витка, блестя глазами-блюдцами, протягивала ему чуть помятый тетрадный лист.

– На.

– Что это?
– он машинально глянул на клетчатую бумажку и обомлел.

На листке был нарисован он - мастерски, детально выведен простым карандашом. Всё, до очков, до серьги в ухе было удивительно объёмным и похожим на то, что он видел в зеркале по утрам, тщательно сбривая упрямо лезущую редкую щетину. И рисунок был черно-белым, если не считать глаз. Они были аккуратно раскрашены зеленым карандашом.

Витка развернулась и быстрым шагом направилась к дому. Паша, чуть осмелев, сделал единственное, на что ему хватило духу: на свой страх и риск, приготовившись к новой пощёчине, схватил рыжую художницу за ладошку, перемазанную чем-то зеленым. И она не отдёрнула руки.