Шрифт:
Когда я во второй раз появилась в Козе-Ууэмыйза уже с газетами, мы встретились как старые знакомые, и разговор пошел доверительный. Мой собеседник не скрывал радости, что через месяц-два выходит на пенсию и, наконец-то, сможет посвятить все свое время любимому делу. Надо дописать начатые книги о Н. К. Рерихе, очень много предстоит работы в связи с подготовкой к столетнему юбилею со дня рождения известного художника. С удивлением услышала я тогда о его давнем желании перебраться на жительство на Алтай, а когда поведал о настойчивых приглашениях Святослава Николаевича к себе в гости в Индию, и вовсе изумилась:
– Отчего ж Вы не едете!? – не поверила я.
– Пока не могу, работы много, – отвечал он спокойно.
Много позже я как-то опять поинтересовалась у Галины Васильевны, отчего Павел Федорович несмотря на то, что Святослав Николаевич всегда звал его к себе в гости, в Индию так и не съездил, она лишь махнула рукой:
– Какая там Индия! Вы не представляете, как он был занят!
В тот раз как бы между прочим Павел Федорович вдруг предложил:
– Может, займетесь темой «Рерих и Эстония»? У меня до нее все руки не доходят. От неожиданности я не нашла, что сказать и только спросила:
– А разве Рерих здесь бывал?..
Ничего не обещаю, говорю, что хочу все как следует обдумать, а вернувшись в Таллинн, несмотря на массу сомнений и проблем, сама не зная почему и зачем, уже не вылезаю из библиотек и архивов, но Беликову на всякий случай пока ни о чем не сообщаю. Да только в Козе-Ууэмыйза и не сомневались, что я именно так и поступлю. Вскоре оттуда пришло «материальное подкрепление» – статья Н. К. Рериха «Эстония» и копии писем художника к молодому Беликову, направленные ему в тридцатые годы. А вскоре мой новый знакомый и поторапливать меня стал. По его планам, статья должна была появиться в юбилейный год и, как он считал, в «Лооминге», наиболее солидном и читаемом журнале на эстонском языке.
Все складывалось так, что и моим первым редактором тоже стал Павел Федорович. Он с особой точностью проверял все историко-научные факты, и когда первый вариант работы, на его взгляд, получился поверхностно-общим, я сама взялась все переделать, конкретизировать тему и подкрепить все новыми фактами. С его стороны никогда не было никакого нажима, напротив, делался вид, что я всему голова, а когда он почувствовал, что уже достаточно «втравил» меня в тему, и убедился, что я поняла, чего он от меня хочет, перестал опекать. К сожалению, через год мне пришлось уехать на северо-восток Эстонии в город Кохтла-Ярве, и тогда Павел Федорович взял переговоры с редакцией журнала на себя, благо, к столице был ближе, прекрасно владел эстонским и знал особенности хождений по местным инстанциям.
«Хочется надеяться, – написал он 6 июня 1974 года, – что “Лооминг” не подведет. Возможно, у них будут свои пожелания по содержанию статьи. Каждая редакция предъявляет свои требования, но Кург [7] уверял меня, что тема их интересует и статью они хотят поместить». Однако в журнале отчего-то не спешили, и сентябрьский номер тоже вышел без Рериха…
И тогда Беликов предпринял решительные действия, неожиданно обнаружив себя опытным бойцом, которого поначалу в нем за мягкостью и деликатностью было и не разглядеть. Словом, когда в сентябре из Козе пришло письмо, в конверте я обнаружила трех-страничную копию послания в редакцию с самым подробным и обстоятельным перечнем всех юбилейных мероприятий в честь празднования столетия со дня рождения всемирно известного художника, проводимого под эгидой ЮНЕСКО. Само собой, были сообщены все книги и публикации, которые должны были появиться, в том числе и в бывших союзных республиках, не исключая Литву и Латвию. Вывод напрашивался сам – если моя статья в «Лооминге» не появится, Эстония единственная «проманкирует» самое значительное в тот год в жизни страны культурное событие. Статья появилась, но… в декабре.
7
Кург – заведующий отделом критики журнала «Лооминг» («Творчество» – в переводе с эстонского).
Вот так один за другим получала я уроки Павла Федоровича – как работать, как доводить начатое до конца, как избавляться от верхоглядства и восторженно-дешевого популизма там, где речь шла о Рерихе, и вот еще один – как не отступать от поставленной цели. Позже это свое правило он сформулировал в письме к Гаральду Феликсовичу Лукину в Ригу так: «…Не терпеливо ждать, а готовить все возможности». (12 августа 1977 года).
У меня сохранились письма от Беликова, их двенадцать. Есть и поздравительные открытки – удивительно, что он никогда не забывал поздравить ни с Новым годом, ни с каким-либо важным жизненным событием. Недавно, перечитав их, я вдруг обнаружила в письме от 14 октября 1973 года такие строки: «Я рекомендовал бы Вам построить свою статью в ключе “национальное и интернациональное в творчестве и мировоззрении Рериха”. Тема эта перспективная. Она еще подробно не разработана. “Рерих и Эстония” была бы в этом отношении “пробой пера”…»
Почему я могла не придать значения его совету? Скорее всего такой поворот темы мне показался скучным, ведь у нас у всех в далекие семидесятые был один адрес – «не дом и не улица», а огромный Советский Союз. И очевидно стало, какой необычайно тонкой интуицией и невероятным предвидением обладал исследователь Рериха – именно этот вопрос стал одним из самых узловых и горячих в нашей общей бывшей стране.
Уже и тогда, в пору нашей совместной работы над статьей, я не раз думала: ну зачем ему, крайне занятому известному рериховеду, хлопоты с чужими публикациями, зачем отдавать материалы, которые по крупицам собирались всю жизнь, зачем терять время на переговоры с редакциями и читать чьи-то черновики? Тогда я не могла ответить на этот вопрос, а задать Павлу Федоровичу не догадалась. Зато теперь у меня нет сомнений, что Беликов мастерски «втравил» меня в тему. «Рерих и Эстония» не оставляют меня и сейчас, и материалы, как ни удивительно, продолжают идти… По-своему не отпускает меня и Козе-Ууэмыйза…
Когда через несколько лет я опять вернулась туда, Павла Федоровича уже не было. И обожгла мысль: как быстро промчались годы с той осени 72-го, когда мы только встретились! Когда он только обретал свободу от необходимости ежедневно трудиться для хлеба насущного и только готовился полностью посвятить себя главному делу своей жизни. А оказалось, времени, которого он так ждал, ему было отпущено несправедливо мало – менее десяти лет. Он ушел от нас в мае 1982-го, и в последние годы мог работать с огромным трудом, лишь в моменты, когда мучительные боли в руке отпускали его.