– Может, я не хочу, чтобы со мной были нежными и добрыми, - говорю я ему.

Он сжимает мои волосы, со страданием на его лице.

– Ты в этом нуждаешься, Пьюрити.

– Не указывайте мне, в чем я нуждаюсь.

Он притягивает меня к себе за волосы, снова посылая острые ощущения сквозь меня. Но это быстро затмевает осознание того, что он тверд, как гранит напротив моего бедра. Он дергает меня за волосы и наклоняется ко мне. Его губы в дюймах от меня, а мои губы раскрываются, ожидая, что он поцелует меня.

Я хочу, чтобы он поцеловал меня.

Он приближает свои губы к моим, но как только они вот-вот прикоснутся друг к другу, он ускользает. Отпустив мое запястье, он возвращается туда, где стоял раньше – позади стола, руками сжимая его края.

– Ты должна уйти прямо сейчас, девочка.

Она неподвижно стоит.

Почему она просто не уйдет?

Ее колебания убивают меня. Она уничтожит нас обоих, потому что если она простоит там еще хотя бы минуту, я не смогу удержать свои руки в таком же положении, как сейчас, то есть приклеенными к столу. Мне хочется протянуть руку и прикоснуться к ней, но если я сделаю это, все кончено. Я нагну девушку над своим столом и лишу ее девственности прямо здесь, в кабинете.

Я не могу этого сделать.

Не могу этого сделать. Не с ней.

Она понятия не имеет, о чем просит, когда просит трахнуть ее. Она понятия не имеет, что я погублю ее.

Независимо от того, насколько сильно я хочу трахнуть ее, я не собираюсь разбивать ей сердце, а если я пересплю с ней, это непременно произойдет. Я не встречаюсь и не влюбляюсь.

И я определенно не делаю этого с наивными девственницами, которые едва достигли возраста голосования, не говоря уже о том, чтобы заниматься сексом.

– А если я никуда не уйду? – спрашивает Пьюрити. Пальцами она играется с подолом сарафана, приподнимая по бокам, будто собирается снять его.

Я чертовски переживаю, что она так и сделает прямо сейчас.

– Убирайся из моего кабинета, Пьюрити, - слова звучат жестче, чем мне хотелось бы, поэтому, когда она вздрагивает, меня словно ударяют в живот. Я говорю себе, что мне не следует чувствовать вину за то, что накричал на нее. Не следует чувствовать себя виноватым, потому что это для ее же блага. Отношения между студентами и преподавателями запрещены. Я не собираюсь терять работу из-за быстрого траха.

Ее брови хмурятся, а рот открывается, но она не произносит ни слова. Она просто делает вид, будто пытается понять, как я в одно мгновение могу превратиться из Джекила в Хайда [3] .

Я сам пытаюсь объяснить себе это, но моим единственным оправданием является то, что я разрываюсь между желанием к ней и порывом поступить правильно.

Часть меня хочеть сказать ей, что я беру слова, которые я только что произнес, обратно. Хочу сказать ей, что все это не может быть всего лишь быстрым трахом, что, как только я почувствую ее губы своими губами, в тот момент, когда я почувствую ее на своем члене, я больше никогда не разрешу ей покинуть мою постель.

Нет никаких сомнений в том, что это будет противоположностью быстрому траху. Я бы никогда ее не отпустил.

Но я не говорю ей этого, потому что Пьюрити не нужно знать о том маразме, который происходит в моей голове прямо сейчас.

Она кидает на меня ледяной взгляд, опуская подол сарафана. Я наблюдаю, как тот колышется вокруг ее бедер. Подбирая сумку с пола, лежащую рядом со стулом, она закидывает ремень на плечо.

– Хорошо, - шепчет она.

Затем она разворачивается и выходит из моего кабинета, закрывая за собой дверь.

Я выпускаю самый длинный, облегченный и пиздец-какой-разочарованный вздох во всей своей жизни. Я стою, кажется, вечность, склонившись над столом, сжимая ладонями деревянную поверхность так, что костяшки пальцев белеют. Стою дольше, чем это нужно, прежде чем начать двигаться.

После этого я еду домой и пишу пять новых глав.

В этом есть действительно что-то ебанутое, потому что я получаю чертовски сильный заряд вдохновения, даже если и веду себя с ней как мудак.

– Утречко, солнце. – Берт смотрит поверх своей шахматной доски на то, как Бенсон прыгает со скамейки и бежит ко мне, виляя хвостом, заставляя свое крошечное тело трястись будто в конвульсиях.

– Ты рано.

Я вручаю Берту стакан кофе, прежде чем плюхнуться на другую сторону скамейки.

– Бессонница, - отвечаю я, делая глоток кофе из стаканчика, осматривая доску. – Проснулся в четыре. Даже побегал с Хэми.

Берт фыркает. – Не думал, что этот бульдог умеет бегать.

– Он плелся.