Мне захотелось громко выругаться. Я могла пожалеть и, наверное, даже простить маму, но я не собиралась выслушивать этот бред. Я заставила себя кивнуть и пошла к двери.

– Хэйли, оставь её,-вмешался папа, но мама всё равно пошла за мной.

– Или же король Габриэль нам поможет, я знаю его лично. Да, он не допустит этого, если я его попрошу.

Мама сказала это более ясным голосом. Я все-таки выругалась и вышла из кухни.

У меня не было времени, чтобы посвятить его самой себе, но я пренебрегла этим и заперлась у себя в комнате. Она показалась мне скучной, будто бы её хозяйка полностью лишена индивидуальности. Никаких плакатов, фотографий и статуэток. Только полки с книгами, кровать с ортопедическими подушками, огромный шкаф для одежды, наполовину заполненный другими вещами, которыми бы стоило украсить комнату, да компьютерный стол с клубком зарядок для разнообразной техники под ним. В детстве я хотела себе комнату с розовыми стенами, как в кукольном домике, и табуном лошадок, расставленных по углам и украшающих лампы и покрывала. Но я жила с бабушкой практически за её счёт. Когда я была подростком, мне хотелось завесить мои стены плакатами, стол заклеить стикерами с двусмысленными надписями и везде разбросать банки от энергетических напитков и газировки. Когда я поступила в институт, мне хотелось повесить хотя бы плакат с циклом Кребса и выставить на стол микроскоп, пылящийся в коробке в шкафу. Я завидовала людям, которые могли это сделать, но, тем не менее, себе я не могла позволить так демонстрировать себя.

Я села на подоконник, отодвинув горшки с цветущей геранью, чтобы посмотреть, что происходит на улице. У нас был частный дом, под моими окнами не ходили незнакомцы, но и не было вида на прекрасный сад или лес, так как он стоял посреди города. Мой взгляд упирался в сплошной забор, за котором следовал следующий дом. Но немного земельного пространства все-таки сохранялось, его мама засадила цветами. Они были брошенными, заросли сорняками и засыхали в земле без влаги. Мама не подпускала к ним уборщицу, которая приходила к нам раз в несколько дней, объясняя это тем, что никто не любит природу так, как она. Цветы погибали, но редкие мамины визиты к ним позволяли поддерживать жизнь в самых неприхотливых из них. Весной мама сажала новые.

Я вспомнила, что, когда я с бабушкой выезжала за город, я любила засушивать цветы между страницами книг, чтобы сохранить хотя бы часть их хрупкой красоты. Иногда я находила мертвых бабочек, стрекоз, мотыльков и тогда засушивала и их. После меня останется множество фотографий, некоторые будут храниться у моих родственников и друзей, и даже несколько тех, где я с папой, в журналах у совершенно незнакомых людей. Но я не красивый цветок, у меня были мысли, планы и будущее, поэтому я решила попробовать успеть сохранить себя ещё хоть в чем-то, кроме моих изображений. Я нашла свои старые тетради, где были записаны нелепые стихи и ещё более несуразные рисунки, и решила опубликовать их на каком-нибудь сайте. Я могла бы даже заплатить деньги, чтобы мои стихи напечатали в журнале. Я засела за тетрадь, чтобы написать что-то свежее, но вышло некрасиво и даже глупо. Нельзя было стать поэтом за один вечер. Тогда мне пришла идея доработать статью, которую я писала вместе со своим руководителем из института о перекрестных локусах в хромосомах при различных заболеваниях кровеносной системы человека. Я знала, что мое имя среди авторов будет стоять не первым, но люди её прочитают и, может быть, даже будут ссылаться на неё, произнося мою фамилию вслух.

Я проработала весь день и была рада, что ночью мне тоже будет чем заняться. Если у меня останутся свободные дни после завершения статья, я все-таки закажу себе фотосессию, останусь и засушенной бабочкой между страниц в интернете. Но это не в первую очередь. Когда я открыла свою почту, чтобы связаться с научным руководителем, я обнаружила множество непрочитанных писем. Наверное, мою почту было легко вычислить, а если я зайду на свою страницу в социальной сети, там сообщений будет еще больше. Одни предлагали мне рассказать о своих чувствах по поводу результатов голосования в своём блоге, другие-выразить свою агрессию вместе с остальными, сжигая фотографии короля на главной площади, а кто-то интересовался, что чувствует мой отец и не желаем ли мы оба дать интервью. Я знала, что ничего провокационного в статье не напечатают, но всем интересно препарировать наши чувства. Я никогда этим не интересовалась, но многие любили почитать записи из блогов или посмотреть видео о том, что же человек ощущает, когда узнает, что ему осталось немного. Некоторых, ведомых мятежным духом, как Одри, это побуждало к революционным намерениям, другим же было просто любопытно. Публичная казнь в двадцать первом веке, где люди смотрят не за тем, как затягивается петля и ломаются позвонки, а на совершенно другую агонию.

Эти письма понизили мой энтузиазм к работе, но я все равно продолжила. В полночь папа позвал меня к телевизору, по его голосу я поняла, что там что-то срочное. Я прибежала в гостиную и увидела, что мама сидит на диване, а папа на кресле, хотя раньше они всегда теснились вместе на диване. По телевизору выступал король. Он сидел на своём высоком троне, обитом белым бархатом и отделанном золотом. Король так активно вертелся и жестикулировал, что казалось, он едва может усидеть на нём. Уже была ночь, поэтому, когда он говорил, было видно, как блестят его клыки, которые хорошо выделялись на фоне довольно нетипичной для вампиров смуглой кожи и черных волос. Это говорило о его несдержанности, потому что он мог их не показывать.

– Каждое существо во Вселенной достойно того, чтобы быть любимым. Даже те, кто большинству могут казаться жуткими, безобразными, аморальными или никчемными, должны получать свою долю любви. Доля, слишком не ёмкое понятие, у любви нет меры и ограничений, её всегда будет не хватать. Есть те, кто это понимает, кто стремиться не столько получить, сколько отдать любовь, есть же и те, кто ставит другие жизненные приоритеты на первое место. Я не говорю, что это неправильно, каждая личность индивидуальна, но я хочу помочь этим людям, чтобы и они смогли получить то, чего всем нам так не хватает. В этом году голосование меня сильно расстроило, я понял, что это какая-то ошибка. Поэтому я решил помочь некоторым людям, не получившим свою долю любви, и показать всем, что и они достойны. Я отберу двадцать человек для участия в телешоу, которое будут показывать по главному каналу страны. Мы сможем наблюдать за ними и попробовать одарить их тем вниманием и любовью, которых им так не хватало. По окончанию этого шоу некоторые смогут вернуться домой, став хотя бы чуточку больше любимыми. Также и мой народ будет наблюдать и сопереживать участникам, и в этом году я разрешу некоторым вампирам обратить особенно полюбившихся им людей, конечно же, с согласия обратной стороны. Остальных же участников ждёт та же судьба, что и предполагалась изначально. Но, по крайней мере, люди будут смотреть на них и любить. Списки участников я вывешу на официальном сайте Дня Любви в ближайшее время.

Какой же абсурд, мне не верилось, что его слова - правда и не приснились мне в беспокойном сне. Кажется, он действительно верил во все, что говорил. В его речах часто были слова о любви, например, он финансово поддерживал молодые семьи, но Одри говорила, что это сделано для того, чтобы демография оставалась на должном уровне. Ещё он часто заканчивал официальные встречи пожеланиями любви, а иногда даже и признаниями. Более старшее поколение, которое застало в сознательном возрасте предыдущего короля, называло его Габриэль Любящий или даже Любимый, и в их голосе, хотя и чувствовалась ирония, не было злобы.

Король улыбался, обнажая зубы. Он собирался сказать что-то ещё. Вдруг в одно мгновение на его коленях появилась сама королева Элиз. Она была в коротком кремовом платье с корсетом и шелковыми лентами, а в ее зачёсанные назад волосы, спускающиеся волнами на плечи, были вплетены алые розы. Через неделю каждая третья девушка выставит в интернет фотографию, на которой она будет запечатлена с цветами в волосах. Губы королевы тоже были алыми, и когда она открыла рот на кончике одного из её клыков виднелось красное пятнышко, оставленное, конечно же, помадой.