очень печальна. Она прибыла в Москву и не покидала ее. Она пыталась мне что–то

передать, но я не слушала. Я боялась! – Марья снова плакала. – А потом я проснулась, и

она была там. Теперь она призрак…

– Это сон, – прошептала Ольга. – Просто сон.

* * *

Они проснулись на рассвете от голосов во дворе.

В миг между сном и пробуждением Ольга пыталась насладиться своим сном: сосны

на ветру, она бегает босиком по пыли, смеется с братьями. Но шум стал громче, и Марья

проснулась. И Ольга из сна снова оказалась забытой.

Ольга отодвинула одеяла. Марья вскочила. Ольга была рада видеть румянец на лице

дочери, ночные кошмары прогнал свет дня. Она узнала голос среди остальных, звучащих

со двора.

– Саша! – прошептала Ольга, едва веря. – Просыпайтесь! – крикнула она женщинам.

– Во дворе гость. Готовьте горячее вино и грейте воду.

Варвара прибыла в комнату со снегом в волосах. Она проснулась затемно и ходила

искать хворост и воду.

– Вернулся ваш брат, – сказала она без церемоний. Ее лицо было бледным и

сдержанным. Она вряд ли спала после того, как Марья разбудила их с кошмарами.

Ольга наоборот ощущала себя на десять лет младше.

– Я знала, что буря не убьет его, – сказала она, встав на ноги. – Он человек Бога.

Варвара не ответила, а пошла разводить огонь.

– Оставь, – сказала ей Ольга. – Проверь, что на кухне развели печи. Они должны

готовить еду. Он будет голоден.

Служанки спешно одели Ольгу и ее детей, но она еще не была готова, даже не

выпила вина, а Даниил и Марья не успели съесть кашу с медом, на ступеньках зазвучали

шаги.

Марья вскочила на ноги. Ольга нахмурилась. Веселье девочки не вязалось с ее

бледностью. Наверное, ночные кошмары не забылись.

– Дядя Саша вернулся! – кричала Марья. – Дядя Саша.

– Впустите его, – сказала Ольга. – Маша…

Темная фигура появилась в бреши двери, тень закрывала капюшон.

– Дядя Саша! – снова закричала Маша.

– Нет, Маша, нельзя так говорить со священником! – возмутилась ее няня, но Марья

уже опрокинула три стула и кубок вина, пока бежала к дяде.

– Господь с тобой, Маша, – сказал теплый сухой голос. – Отходи, дитя, я весь в снегу,

– он отряхнул плащ и капюшон, разбрасывая снег в стороны, начертил крест над головой

Маши и обнял ее.

– Господь с тобой, брат, – сказала Ольга от печи. Ее голос был спокойным, но лицо

лишили света зимы. Она добавила, не сдержавшись. – Негодник, я боялась за тебя.

– Господь с тобой, сестра, – ответил монах. – Не стоит бояться. Я иду туда, куда

меня посылает Отец, – серьезно сказал он, но потом улыбнулся. – Рад тебя видеть, Оля.

Плащ из меха был застегнут поверх одеяния монаха, его капюшон теперь не скрывал

черные волосы и черную бороду в сосульках. Его отец с трудом узнал бы его, гордый

мальчик вырос, стал широкоплечим и спокойным, ходил тихо, как волк. Только его ясные

глаза – глаза матери – не изменились за десять лет, когда он ушел из Лесной Земли.

Женщины Ольги поглядывали исподтишка. Только монахи, священники, муж, слуга

или ребенок могли заходить в терема Москвы. Но монахи обычно были старыми, а не

высокими, сероглазыми и пахнущими дальней дорогой.

Одна из служанок, любящая романтику, рассказывала соседке:

– Это брат Александр Пересвет, знаешь? Тот, кто…

Варвара стукнула девушку, и та замолкла. Ольга посмотрела на людей в комнате и

сказала:

– Идем в часовню, Саша. Поблагодарим за твое возвращение.

– Минутку, Оля, – ответил Саша. Он сделал паузу. – Я привез путника из глуши. Он

очень болен. Он лежит в вашей мастерской.

Ольга нахмурилась.

– Путник? Здесь? Ладно, посмотрим на него. Нет, Маша, доешь кашу, а потом уже

бегай.

* * *

Мужчина лежал на шкуре у печи, снег на нем таял, растекаясь в стороны.

– Брат, кто он? – Ольга не могла опуститься на колени из–за ребенка, но постучала

пальцем по зубам, глядя на жалкое зрелище.

– Священник, – Саша стряхнул воду с бороды. – Я не знаю его имени. Я встретил его

блуждающим по дороге, голодного и больного, в двух днях от Москвы. Я развел костер,