Шрифт:
– Татка, девочка моя, прости-прости… Я испугал тебя? Прости! Слышишь? Неприятности у меня большие. Не хотел я тебя с Алисой впутывать…
– Но ты уже впутал!
– Мне обещали через пару недель все уладить, так что к первому сентября вернемся в город.
– Саш, а что случилось-то?
– Не собирался тебе говорить, но нужно, чтобы ты тоже была настороже. Наехали на нас серьезно: бизнес отжимают. Представляешь, у одного моего компаньона джип отняли прямо в центре Москвы, на Кутузовском проспекте? Просто резко сели в машину на перекрестке перед светофором с двух сторон и выкинули его самого на проезжую часть. У нас же офис на Кутузовском, вот и выследили. Хорошо хоть в живых оставили! Зато у другого компаньона родную сестру убили: сбросили на ходу из электрички…
– И ты молчал?!! Как же нам с Алисой дальше жить?
– Говорю тебе – все уладится. Обычный передел собственности. Такое случалось не раз, но уж больно сейчас наглые попались, беспредельщики. Мы к своим браткам обратились, которые нас крышуют, чтобы перетерли с захватчиками…
– Да, зря я тебя спросила. Лучше бы мне этого всего не знать.
– Боишься?
– Конечно, боюсь… Теперь вообще спать не буду. А ты не мог бы пистолет в сейф класть, который в шкафу?
– Нет. Мне нужно, чтобы оружие было под рукой.
Так и закончился наш странный разговор, из которого я поняла, что спокойной жизни с Сашкой-Греком, о которой мечталось, не получится. Хотя о какой спокойной жизни с любимым человеком я мечтала, если из-за Алисы у меня земля под ногами горела? А тут – из огня да в полымя. И заодно – стало понятно нежелание Грека приобщить меня к риэлторскому бизнесу, хотя подобные разговоры я начинала не раз. Он берег меня!
Через неделю мы вернулись в город.
Ну, вот и оно – первое сентября. В санатории Алиса нам показывала полное послушание, а что будет, когда я опять выйду на работу? Сдается мне – Алискины похождения просто так не закончатся! Не могу же я запирать ее дома, как на каникулах, ведь Алисе нужно ходить в школу. За ручку водить на занятия и обратно бесполезно, так как остальное время она все равно предоставлена сама себе. Не сидеть же с ней за одной партой, пристегнув к себе наручниками!
Я пропадала целый день на работе. Что творилось с дочерью в мое отсутствие?
Я перешла в одиннадцатый класс. Если бы я нормально общалась с матерью и не боялась, что меня снова обзовут шлюхой, я бы рассказала о летнем происшествии, и Вову бы посадили. Но отношения у нас в семье были всегда напряженными…
Как только мы вернулись из санатория, куда меня увезла мать со своим гражданским мужем Греком чуть ли не насильно, я продолжила встречи с Вовой. Какую паиньку я им изобразила на отдыхе. Сама себе была противна! Нате теперь! Получите!
Не было ни одного дня, чтобы я не думала о Вове, не мечтала о встрече с ним. У меня случилась жуткая депрессия, на гране суицида. Я не понимала смысла своего существования. Мне стало неинтересно учиться, меня не трогали отношения с окружающими людьми.
Я замкнулась в себе, но при этом – искала отдушину в тусовках, научилась курить, думая, что сигареты «успокаивают душу», как говорили мои типа продвинутые одноклассницы, сдружилась с самой отвязной телкой в классе – новенькой Викой, которая с легкостью рассказывала похабные анекдоты, круто играла на гитаре и пела жалостные тюремные песни с папироской во рту. Откуда она этого понахваталась? Видимо, от собственной мамаши – бывшей зечки, которая находила с местными братками общий язык, поэтому могла себе позволить заниматься любым бизнесом. Да-да! Викуша была более чем уверена в себе.
Мне всегда хотелось иметь рядом старшую сестру, или хотя бы – сильную подругу. Только маленькие глупенькие девочки, не имеющие жизненного опыта, не могут отличить человека от недочеловека. О том, кто ее мамаша и почему Вика учится в нашем классе, я узнала намного позже. Очень низкий голос, излишне пышный бюст делали ее взрослее меня и остальных одноклассниц. Эта взрослость меня и привлекла. Вика, конечно же, была уже не девочкой, а взрослой мадам, хабалистого вида. Ее мозг напрягался только тогда, когда можно на чем-то заработать бабло.
Парни из театрального кружка, куда мы изредка забредали вдвоем с Викой, замирали, когда она брала в руки гитару и исполняла очень популярную песню рок-группы «ДДТ»:
А не спеть ли мне песню о любви,А не выдумать ли новый жанр…Вика была очень похожа внешне на свою мамашу – бизнес-вумен: зеленые глазищи, обрамленные темными густыми ресницами, и светлые волосы. Недостаток тоже имелся – короткие кривые ножки, но его уравновешивал бюст четвертого размера, на который все парни и пялились. А описание можно закончить странным выражением лица, в котором не читалось ни страха, ни жалости, ни грусти, ни злости, ни глупой похоти, хотя была бл. дь бл. дью. Вероятно, это взгляд будущей идеальной авантюристки, а может и преступницы. Глаза светились каким-то жутким блеском одинокой волчицы. В нашем случае – одинокая козочка (это – я) и одинокая волчица (это – Вичка) нашли друг друга. Сама наивность и сама нахальность притянулись мгновенно.
В ту осень одиннадцатого класса мы поехали в московский «Малый театр» смотреть программную пьесу «Вишневый сад». С самого начала спектакля я абсолютно ничего не понимала:
– Что я тут делаю? О чем говорят люди на сцене?
Я даже не пыталась вникнуть в этот бред. Хотелось встать и крикнуть:
– Люди! Мы в Москве! Это же круто! А вы сидите в этом скучном месте с умными лицами и делаете вид, что вам это интересно, и что это самый лучший спектакль в мире! А главный спектакль там – за пределами театра!
После антракта я, не думая о последствиях, не выдержала и вышла погулять по центру Москвы. Самое удивительное: не нашлось ни единого человека из тех, с кем я приехала в театр, который бы спросил:
– А куда это ты направилась? – поэтому у меня не возникло никаких угрызений совести.
Когда я шла по Лубянке в неизвестность, меня окликнул элегантный мужчина на BMW. Это был привлекательный харизматичный мэн с карими глазами, как потом выяснилось – тридцати семи лет от роду, представившийся Аркадием. И тогда я подумала: «Может, он мне даст то, что не дал Вова, тем более, что этот много старше, значит должен быть более ответственен и мудр». Из разговора выяснилось, что у него есть собственный ресторан в центре Москвы.
1996 год(Из дневника Алисы)Сентябрь и октябрь пролетели, как один день. Все, чего я так опасалась в отношении Алисы, вроде бы прошло. Она стала дружить с новенькой девочкой из их класса – Викой, хотя та мне категорически не понравилась сразу: уж слишком прожженный взгляд опытной шлюхи. Я пыталась воспрепятствовать их общению с дочерью, но – ничего не вышло. Алиска в слезах и соплях защищала новую подругу.
– Мама, со мной в классе никто не дружит! Только Вика! Ты хочешь, чтобы у меня совсем не было подруг? Ты этого хочешь?!
Они стали вдвоем ходить на так раньше не нравившийся Алисе театральный кружок, и моя бдительность притупилась.
В ноябре дочь с классом поехала в московский театр. Если бы я знала, что они едут не со своим классным руководителем, а с обычным учителем литературы – ни за что бы не отпустила! Ведь их классная училка – бой баба! Если ученик из Алискиного класса пропускал урок – об этом сразу же становилось известно его родителям, которым Анна Петровна перезванивала вечером:
– А почему вашего сына (или дочери) не было сегодня в школе?
Ближе к ночи выяснилось, что из Москвы Алиса не вернулась вместе с другими учениками. Причем – никто даже не чухнулся! Уроды! Хоть бы мне перезвонили! Так, мол, и так, ваша дочь потерялась. А мне пришлось обзвонить полшколы в двенадцать часов ночи, так что теперь все в курсе Алискиного загула.
Конечно, я не спала всю ночь. Конечно, рыдала от безысходности, хватаясь то и дело за корвалол. Сашка-Грек успокаивал, как мог. Но заявление о пропаже ребенка принимают только на третьи – третьи! – сутки, как мне сказали в дежурной части, куда я позвонила часа в четыре ночи.
– Ждите дома, мамаша! Сама найдется. Вот увидите. Тем более, что ночью электрички из Москвы не ходят. У нас таких потеряшек – по десятку каждый день. Вернее – ночь. Ничего! Есть захочет – придет, – «успокоила» доблестная милиция.
Под утро Алиса появилась. Видимо, действительно приехала с первой электричкой. Я ее чуть не прибила на месте, надавав пощечин от души. Вот так всегда: не троньте моего ребенка – сама прибью. Но меня тоже можно понять: то, что я пережила в эту ночь не подходило ни под какие описания. Хотя это было только начало…