Шрифт:
– А что есть у тебя, братец? – дружелюбно сказал он.
– Нынче Рождественский пост, – извиняющимся тоном сказал монах. – Если изволите: похлебку гороховую с луком и пареный овес.
Я весь вскипел от возмущения. Отважному генералу, герою Шведской и Турецкой компаний предлагать пареный овес? Но Кульнев так же просто ответил:
– И то – пища. Неси. А что-нибудь согревающее есть? Я понимаю – пост… Но, нам, воякам, можно и в пост, тем более мы с мороза.
– Медовуху, – сообразил монах.
– Неси, родимый. Выпьем во славу Господа и сей обители, приютившей нас в непогоду. А это что за отрок? – наконец заметил он меня.
– Сын мой, Александр.
– Орел, – моя рука утонула в его широкой горячей ладони. – К какому полку приписан?
– К дипломатическому корпусу, – ответил за меня отец. – Но желает поступить в морской.
– Славно, – кивнул генерал. – Папеньку, конечно надо слушать, – он добродушно подмигнул отцу, – Но я тоже в Петербурге, в Шляхтинском кадетском корпусе обучался. Вот, до генерала дошел.
Подали суп, и генерал с адъютантом, совершив краткую молитву, принялись за еду, аккуратно поднося оловянные ложки ко рту, стараясь не замочить усы. Попросили и нас присесть, пригубить медовуху. Мне, как малолетнему, разбавили водой.
– Вот, ездил к матушке в имение, – рассказывал между делом генерал отцу. – А тут приказано срочно прибыть в Петербург. Сам Аракчеев, Алексей Андреевич18 требует. И что там случилось? Ох, не допусти господь опять нам с Наполеоном ссориться. Уж две компании ему проиграли, супостату.
– Дела неважные в Европе, – согласно кивнул отец. – Тильзитский мир19 мы не соблюдаем, продолжаем торговать с Англией. Не очень-то это нравиться Бонапарту.
– Ох, уж эта Англия. Все беды России от нее. Что за союзник? Иуда – и тот надежней был. Да… Дела. – Он недовольно покачал косматой головой. – А вы нынче куда едете в такую-то непогоду?
– С отцом плохо. Призвал к себе. – Папенька перекрестился.
– Вот как? Беда. Что ж, на все воля божья. «Мы не властны над жизнью», – сказал Кульнев, доставая трубку и кисет.
Отец долго беседовал с офицерами о политике, о Наполеоне. Спорили: нападет Франция или мы первые вступим в Европу.
– А что ему? – пожимал плечами седой генерал. – Всё под ним. Одних пушек сколько. И поляков я хорошо знаю – подленький народец, сразу под его знамена станут. И на шведском престоле нынче Бернадот20, маршал Франции.
– Но что ему делать в России? Его армия не то, что до Урала, до Москвы не дотопает.
– Да, – усмехался генерал. – Россия большая. За что люблю ее, матушку, так это за то, что в каком-нибудь углу всегда драка идет. А где драка, там и я. Но честно вам скажу: не люблю войну. Геройства, подвиги, ордена – все с кровью дается. Но Наполеон, видите ли, неуемный какой-то. В Египет полез, чтобы Англии насолить. Ходили слухи, что с покойным императором Павлом он тайно сговорился на Индию напасть. Уже, говорят, казаки под Оренбургом в разведывательную экспедицию снаряжались.
О современном положении России я знал немного. По Тильзитскому миру, заключенному Наполеоном и императором Александром, Россия присоединяется к континентальной блокаде Великобритании. Европа после Аустерлицкого сражения21 попала полностью под власть Бонапарта. У него осталось два главных врага: Англия, с которой он никак не хотел примириться и Россия, поддержкой которой он старался заручиться. Наполеон пытался ослабить экономику Англии, подняв пошлины на колониальные товары, и пробовал возродить ремесленное производство в самой Франции. Делал это весьма напористо и неумело. Напрямую торговать Россия с Англией прекратила, но множество нейтральных судов в открытом море перегружали товары с английских кораблей и развозили по портам Европы. И в Петербурге частенько появлялись суда под флагами экзотических стран, привозившие ром, кофе, чай, сукно и множество других товаров. Обратно уходили, загруженные пенькой, парусиной, рудой, лесом, зерном. Франции такое положение дел очень не нравилось. Но поделать она ничего не могла, так, как флот ее был разгромлен, на море господствовали боевые корабли под английским флагом. Мало того, Великобритания стала захватывать французские колонии в Африке и Америке.
Я слушал разговор отца с генералом в пол-уха, а сам разглядывал огромную саблю, лежащую рядом с Кульневым на лавке. Она мне напоминала двуручный меч крестоносцев. Лезвие почти прямое, широкое. Рукоять огромная, точно на мои две ладони. И еще мне казалось, что сабля живая. У нее есть душа и характер. Она может любить и ненавидеть… Она знает своего хозяина, а чужому в руки не дастся…
–А как же вы ею рубите? – не удержался я от вопроса. – Она же, наверное, тяжелая.
– Ты про кого? – Удивился генерал. – Про мою подругу? – скосил взгляд на саблю.
– Можно ее посмотреть? – спросил я, как будто у хозяина злой собаки спрашивал разрешения погладить зверя.
Кульнев приложил указательный палец к губам:
– Тише! Пусть она спит. Эта трудяга столько голов порубила, что пора бы ей на ковер – отдыхать.
Сначала я хотел обидеться: что он меня за маленького считает? Но говорил он вполне искренне:
– Люблю ее, дуру. Но характер у нее паршивый. Как проснется, как завизжит, из ножен вылетая, сразу крови просит… Ну ее. Пусть спит.