Шрифт:
Откровенно бандитские рожи встречаются довольно редко — в большинстве случаев эти люди не матёрые преступники, а просто те, кто так или иначе впал в немилость новых властей в лице короля и его ставленников.
Кто-то скалится и глумится, опуская злые и непристойные шутки, кто-то давно выжил из ума и сотрясает цепями в порыве приступа неуместного смеха, но в массе никто не испытывает ни злорадства, ни интереса к Вашему появлению: в глазах лишь отсутствие надежды и осознание обречённости.
Бывшие вельможи со своими семьями и преданными слугами, обычные простолюдины, верноподданные старого короля, и просто все, кто рожей не вышел.
Некоторые из них узнают Вас, кого-то узнаёте Вы, но сейчас вы все находитесь в одном положении; и не имеет принципиального значения, были ли вы знакомы ранее или нет, какие посты занимали и в каких отношениях состояли.
Факел в руках сторожа размеренно трещит, отбрасывая блики на помещения, в которых уже давно не видели света, но Ваша пара проходит, и эти унылые места снова погружаются во мрак.
Под сводами темницы эхом отдаются нечеловечески дикие крики, лязг цепей, смех, крики, стоны, мольбы и причитания, сливающиеся в один большой нестройный хор.
Постепенно неприятные звуки отдаляются и стихают. Многие камеры пусты, а в некоторых Вы успели разглядеть прикованные кости в лохмотьях. Остановившись перед самой дальней камерой самого безлюдного коридора, стражник неторопливо открывает решётку, а затем — бесцеремонно забрасывает Вас внутрь, после чего запирает замок снова.
В этом месте темно, холодно и сыро. Слышно, как стекает и капает со стен вода. Но самое мерзкое даже не это: незадолго до Вас в этой камере уже обитал другой узник. Он испустил дух, но, судя по всему, никто даже не почесался о том, чтобы освободить его тело от цепей, вынести и похоронить по-человечески.
Теперь этот кадавр разлагается и смердит, и Вам предстоит дышать этими миазмами, не говоря уже о том, что находиться в таком месте и без того очень вредно, опасно и страшно.
— Эй! — с трудом ворочая ноющей челюстью, возмущаетесь Вы. — Люди вы или звери?! В вас хоть что-нибудь человеческое осталось?!
Но стражник молчаливо оборачивается и уходит, унося с собой единственный источник света.
— Эй, ты! Вернись! Побойся Бога! Выпусти меня отсюда! — вцепившись в прутья тюремной решётки, Вы сотрясаете их в бессильной ярости, невзирая на боль от недавних побоев, но стражник, судя по всему, не только нем, но и глух. Во всяком случае, к чужим слезам и мольбам.
Вы теряете 1 пункт Шутовства!
Когда последние лучи света пропадают и Вы остаётесь один в темноте, Вам остаётся только лишь…
…заплакать — 230
…молиться, надеясь на чудо — 211
…опустить руки и смириться со своей незавидной участью — 150
…попытаться найти что-то положительное даже и в такой ситуации — 120
…проявить «Предусмотрительность», если она у Вас записана — 277
17
Пригрозив, что с ними шутки плохи и они Вам ещё это припомнят, голодранцы, по всей видимости, решили, что больше им здесь ловить нечего, и, растеряв былую насмешливость и задор, отдалились на почтительное расстояние, продолжая сверлить Вас хмурыми взглядами.
Вы всё ещё полны боевого настроя, кровь пульсирует, отдаваясь в висках. Кажется, что к Вам снова вернулась молодость. Вы — снова на коне!
И пусть это была совершенно жалкая разборка с совершенно жалкими людьми по совершенно жалкому поводу, Вы чувствуете, что главное — не терять присутствие духа! Оставаться во всём предельно честным перед собой, и преданным себе! Жить, а не существовать! И всё образуется.
А будете Вы снова служить при дворе, или петь баллады где-нибудь в трактире на задворках — это уже дело десятое. Главное то, что Вы сами представляете собой как человек, а не то, насколько высокое и хлебное положение Вы занимаете.
Вы выпрямляете осанку. Расправляете плечи. Взгляд обретает силу и суровость: даже стражники нехотя проникаются к Вам уважением.
Во всяком случае, после того, как Вы наглядно продемонстрировали свою силу, отвагу, удаль и прыть, — поводов для насмешек и глумления заметно поубавилось. Вы умеете держать удар, в том числе — и от судьбы.
Разве что жаль, что лютню и дудку растоптали и разломали в пылу сражения. Но всё-таки это дело наживное. Хоть эти вещи и служили Вам верой и правдой долгие годы, прямо как Вы сами при дворе старого монарха.
Ладно, пусть это и не была величайшая битва всех времён и народов, Вы — пожилой, но всё ещё крепкий шут — задали хорошую трёпку этим негодяям. Что дальше?
Побеседуете со стражниками — 14
Побредёте восвояси — 88