Даже в этих условиях «Еврейская информационная газета», пользуясь эзоповым языком, непонятным для строгого цензора из Министерства пропаганды (но не для читателя!), высказывала свое мнение о ноябрьском погроме.

Так, в газете была помещена критическая статья о фильме «Чикаго», который был показан в Еврейском культурном центре: «Город объят пламенем, а пожарные, не вмешиваясь, наблюдают. Все шланги присоединены, лестницы приставлены, брандспойты в состоянии готовности, но никто не шевельнется, чтобы их включить. Пожарные ждут команды, но команды не слышно. Лишь когда город, раскинувшийся на площади свыше пятисот моргенов, полностью сгорел и вокруг уже одни развалины, отдается приказ. Пожарные команды возвращаются в депо. Злонамеренная выдумка? Уродливая сказка? Нет. Правда. И Голливуд смог ее воссоздать».

В ходе ноябрьского погрома в Берлине было арестовано около двенадцати тысяч евреев – мужчин, которых отправили в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Для тех, кто позже был выпущен из лагеря, этот арест в ряде случаев явился спасением, поскольку еврейским зарубежным организациям удалось получить разрешение на эмиграцию некоторых арестованных, как это было, например, в случае адвоката из Панкова Херберта Эгера. После освобождения из Заксенхаузена ложа Б’най Б’ритт помогла ему вместе с семьей эмигрировать в Англию. Его сын вспоминает: «В ноябре 1938 г. отец был вызван в гестапо. В этом не было ничего необычного: его, как секретаря общины (Синагогального союза в Панкове. – Я.Р.), уже не раз туда вызывали. Каждый раз отец брал с собой зубную щетку, мыло и полотенце на случай, если он там останется. Но до сих пор все обходилось. Однако на этот раз он не вернулся домой. На наши запросы гестапо, естественно, не отвечало. Потом распространился слух, что видели набитые людьми грузовики, которые двигались в направлении Ораниенбурга. Моя мать решила, что отца, наверное, отправили в концентрационный лагерь Заксенхаузен. Через пару дней она поехала со мной туда, чтобы попытаться передать отцу посылку… Но это было невозможно. По дороге мы видели группы арестованных, которые маршировали в сторону лагеря».

Через несколько недель Герберта Эгера освободили. Его сын пишет далее: «Он никогда не говорил о том, что ему довелось пережить в концлагере, но моя мама после его смерти (1953) рассказывала мне, что отец почти каждую ночь просыпался с криком. Это было следствием того, что ему довелось тогда пережить».

После ноябрьского погрома число евреев, желающих эмигрировать, резко увеличилось. Начался штурм всех посольств и консульств, в первую очередь американского посольства и английского Passport Control Office. Правительство Великобритании после погрома временно смягчило иммиграционные ограничения. Палестинский отдел на Майнекештрассе организовал «курсы переобучения» для работоспособных эмигрантов, чтобы дать им возможность приобрести требуемую в Палестине специальность – необходимое условие для получения въездного сертификата.

Сионистские организации создали большое число мест профессионального обучения молодежи, причем не только в Германии. Некоторые из этих Хахшара-лагерей [5] , в которых молодые люди обучались ремеслам и сельскохозяйственным профессиям, а девочки – ведению домашнего хозяйства, находились в окрестностях Берлина. В целом, благодаря поддержке Палестинского отдела, 57 тысячам немецких евреев удалось легально и нелегально выехать в Палестину.

Вслед за ноябрьским погромом последовал целый ряд распоряжений и законов. Двенадцатого ноября на немецких евреев издевательски был наложен коллективный «штраф» в один миллиард рейхсмарок для возмещения ущерба, нанесенного «арийцам» в ходе беспорядков. «Распоряжение об использовании еврейской собственности» дало возможность полностью исключить евреев из экономической жизни, а их имущество и недвижимость экспроприировать в принудительном порядке. Пятнадцатого ноября еврейским школьникам было официально запрещено посещение общедоступных школ. Унижения и издевательства распространились на все сферы общественной и личной жизни. В частности, «распоряжение № 1 о дополнении к Закону о голубиной почте» запрещало евреям держать почтовых голубей. Третьего декабря указом Гиммлера аннулированы водительские права еврейских граждан и регистрационные документы на автомашины. Распоряжение от 5 декабря сокращало пенсии бывшим еврейским служащим. Городское правительство Берлина активно поддерживало меры по лишению прав еврейских сограждан. В тот же день вступили в действие культурные и территориальные ограничения для евреев («юденбан»), согласно которым евреям запрещалось посещение театров, кинозалов, музеев, выставок, спортивных площадок и стадионов, общественных мест купания, парков и зоологических садов, а также нахождение в центре Берлина, в районе улиц Вильгельмштрассе, Фоссштрассе и Унтер ден Линден.

Указ от 8 декабря исключал евреев из высших учебных заведений, запрещал им работу – в институтах и библиотеках. Семнадцатого января 1939 г. были объявлены недействительными разрешения на работу для еврейских зубных врачей, ветеринаров и аптекарей. Тем самым немецкие евреи лишались не только возможности активной профессиональной деятельности во всех сферах экономики, науки и культуры, но и вообще какого-либо участия в общественной жизни.

Все эти законы и распоряжения привели к быстро прогрессирующему обнищанию еврейского населения. Его имущество было де-факто экспроприировано, оно было лишено почти всех источников заработка. Число получателей социальной помощи среди евреев резко возросло. Поначалу обязанность заботиться об их социальном обеспечении была переложена государством на еврейские общины, к тому времени уже полностью разоренные. Двадцатого декабря 1938 г. было отдано распоряжение об «организации закрытых рабочих мест» для безработных евреев. Спустя несколько дней по адресу Кройцбергер Фонтанепроменаде, 15, было создано Центральное ведомство для евреев Берлинского управления по труду.

После ноябрьского погрома 1938 г. положение радикально изменилось: у евреев в Германском рейхе не оставалось больше никаких шансов на выживание. Преобладающее большинство пыталось эмигрировать. Около 50 тысяч берлинских евреев удалось покинуть Германию. Это была, правда, лишь малая часть желающих уехать, поскольку выполнить условия эмиграции смогли далеко не все: только немногие страны и только в небольшом количестве соглашались принять евреев. При этом они требовали поручительства и финансовые гарантии от своих граждан либо документального подтверждения наличия капитала у желающих получить въездную визу.

Однако подавляющее большинство евреев не имело ни связей за границей, ни капитала. Даже собрать деньги на дорогу было для многих проблемой. Поэтому последним выходом из тупиковой ситуации нередко было самоубийство.

Оставшиеся (в 1939 г. их было 75 344 человека) еще теснее сплотились вокруг общины. С началом войны начались тотальные репрессии. Телефоны в еврейских квартирах были отключены, использование общественных таксофонов им запретили. Осенью 1940 г. еврейское население могло покупать продукты питания только днем, в период между 16 и 17 часами; евреи не имели права покидать ночью свое жилище.