Определить точное число разрушенных магазинов и частных синагог невозможно. Большая часть синагог, принадлежащих еврейским общинам, была в ходе погрома повреждена. В том числе и синагога на Фазаненштрассе. Существует подробное свидетельство, оставленное одним из бывших учеников, ставших очевидцем разгрома.

Эрнест Гюнтер Фонтхайм вспоминает: «Она была одной из самых красивых синагог, которые я когда-либо видел. Как снаружи, так и внутри… Десятого ноября утром я шел, как всегда, в школу. В районе Вестенда, где мы жили, не было никаких еврейских магазинов. На пути мне не встретилось ни одной синагоги, и поэтому я ничего не знал о погроме. Придя в школу, я услышал в классе от своих одноклассников, большинство которых жило в еврейских районах, ужасные истории о выбитых окнах и грабежах еврейских магазинов, горящих синагогах и молельных залах. В 8 часов утра прозвучал школьный звонок, но ни один учитель не пришел ни в наш, ни в соседние классы. Это было нечто неслыханное. Мы сидели в классе в подавленном настроении.

Позднее – я не могу вспомнить точно, может быть, через полчаса или меньше – открылась дверь учительской комнаты, и учителя с озабоченными лицами стали расходиться по классам. Наш учитель д-р Вольхайм вошел в класс, закрыл за собой дверь и сказал, что безопасность школы больше не может быть гарантирована, и поэтому с сегодняшнего дня школа закрывается. Мы должны разойтись по домам. Он дал нам следующие инструкции: нигде не задерживаться, сразу идти домой, чтобы наши родители знали, что с нами ничего не случилось. Идти небольшими группами, чтобы не привлекать к себе внимания нацистов, максимально по два-три человека, но не больше. Будет ли школа работать дальше, нам сообщат.

Наша Адасс-школа находилась вблизи станции “Тиргартен”, и я поехал домой на электричке от “Тиргартена” до станции “Хеерштрассе”, в пяти минутах ходьбы от которой я жил. После того, что я услышал, я старался все время смотреть в окно: между вокзалом “Цоо” и “Савиньи-платц»”, сразу же за железнодорожным путепроводом, находилась синагога на Фазаненштрассе. Это была синагога, в которой я три года назад отмечал Бар-мицву [4] .

Когда электричка проезжала мимо синагоги, я увидел столб дыма, поднимавшегося из центрального купола – синагога имела три купола. Я был в таком шоке, что позабыл все, что нам говорил д-р Вольхайм. На следующей остановке я выскочил из вагона и побежал так быстро, как только мог, назад, чтобы посмотреть, что там случилось. Напротив синагоги на тротуаре собралась толпа людей, которой полиция не разрешала подойти ближе. Раздавались антисемитские выкрики – я не помню сейчас деталей – что-то вроде “долой евреев!”.

Я стоял в центре толпы, совершенно не осознавая угрожающей мне опасности. Вид горящей синагоги гипнотизировал меня, и я мог думать только об этом. Вдруг кто-то крикнул, что в здании напротив синагоги, т. е. в данном случае в том, которое находилось за нами, на первом этаже живет еврейская семья. Раздался крик: “Вытащите их!” Это привело меня в ужас. Людям, вероятно, наскучил вид горящей синагоги, им хотелось какого-то разнообразия. Все повернулись, и те, кто оказались непосредственно перед домом, устремились в подъезд, и через несколько секунд я услышал тяжелые удары в квартирную дверь. В душе я надеялся, что дверь выдержит, но сразу же я услышал треск ломаемого дерева, затем рев – победный рев толпы – и потом полная тишина, ни одного звука.

Вдруг масса снова пришла в движение, и я увидел, как старого лысого человека грубо швырнули в толпу. Со всех сторон на беднягу посыпались удары, его лицо вскоре было залито кровью. Где-то в толпе нашелся мужчина, который постоянно кричал: “Это же трусость: все на одного!” Несколько человек повернулось к нему, а он все продолжал кричать: “Это невероятная трусость!” Его оттолкнули в сторону, и еврей сквозь строй – по-другому это назвать нельзя – был выброшен на тротуар, и тогда вдруг совершенно мистически рядом появилась полицейская машина. Окровавленного человека втолкнули в нее, в этом было его спасение, и машина отъехала.

После того, что я увидел, у меня все еще не было чувства грозящей лично мне опасности, потрясенный, я вернулся на станцию S-бана и поехал домой. Адасс-школа, как и большинство других еврейских школ, никогда больше не открылась. Мои родители решили, что в связи с предстоящей эмиграцией я должен ускоренно учить английский».

Сопротивляться бесчинствам, имевшим место в ночь с 9 на 10 ноября 1938 г., было почти невозможно. Тем не менее отдельные акции сопротивления имели место. Так, двое юношей спасли свитки Торы из «Храма мира» – синагоги на Берлинер МаркграфАльбрехтштрассе. Тогда четырнадцатилетний Давид Цвингерманн и его младший друг Хорст Левенштайн обнаружили утром 10 ноября в сожженной синагоге, за толстой дубовой дверцей шкафа для хранения Торы, двенадцать неповрежденных свитков. Они вынесли их незаметно на улицу, им посчастливилось сразу найти водителя такси, который согласился эти свитки отвезти. Мать Цвингерманна помогла их спрятать у одного английского еврея, занимавшегося импортом чая. Впоследствии они были возвращены еврейской общине.

Заведующий культовым отделом общины Элиезер Эренрайх, узнавший об этой акции, был так восхищен мужеством юношей, что постарался найти для них возможность эмигрировать. Это удалось лишь в одном случае: Давид Цвингерманн смог 1 декабря 1938 г. с первой группой детей перебраться в Англию. Хорст Левенштайн в конце 1941 г. был депортирован в Ригу и там убит.

Имело место и идеологическое сопротивление берлинских евреев, прежде всего со стороны еврейской прессы. Две цитаты могли бы наглядно проиллюстрировать используемую ею тактику: «Для распространения правды нужно прибегать к хитрости» (Бертольт Брехт) и «Сатира, понятная цензору, является плохой сатирой» (Карл Краус). Ноябрьский погром означал конец имеющей давние традиции немецкоязычной еврейской прессы; все еврейские газеты были закрыты. Спустя несколько дней после погрома бывшим редакторам двух крупнейших еврейских газет было приказано явиться в Министерство пропаганды.

«Там им сообщили, что они должны в течение нескольких дней организовать новый информационный орган Jiidische Nachrichtenblatt (Еврейская информационная газета). В их распоряжение предоставлялись помещения и финансовые средства закрытых газет. Новая газета должна была распространяться исключительно среди еврейского населения на территории рейха и служить источником информации для все более ущемляемого в правах национального меньшинства. Одним словом, это был подлежащий строгой цензуре печатный орган, задачей которого являлось распространение важной с точки зрения правящего режима информации среди еще оставшихся в Германии евреев» (Клеменс Майер).