И он сдался.

Эшвин медленно опустил руки вдоль тела.

— Да. Я доверяю тебе.

— Хорошо. — Кора прикоснулась своим лбом к нему. — Я никогда бы не предала тебя, Эшвин. Ни за что!

Он ждал возвращения чувства вины, но ее проворные пальцы, пальцы хирурга, уже расстегнули его штаны. Ни одна субъективная эмоция не могла конкурировать с мгновенным, обжигающим ощущением ее теплой, мягкой руки, сомкнувшейся вокруг его члена.

Интенсивное физическое удовольствие.

Мгновенная болезненная обратная связь.

Он стиснул зубы и зашипел, судорожно втягивая воздух и содрогаясь, когда противоречивые ощущения заполыхали в его крови.

— Кора…

Ее пальцы сжались, и легкие поцелуи, порхающие по выпуклым мускулам груди, сменились влажным прикосновением языка, задевающего маленький мужской сосок.

Его кровь снова вскипела, яростно пульсируя в венах. Если он закроет глаза, то опять вернется туда, в стерильный медицинский кабинет, где Кора возилась с ним десятки раз. В памяти Эшвина каждое прикосновение и каждая улыбка были связаны с инъекцией препарата, сделанной ему раньше напарником солдатом-Махаи. Он будет извиваться в агонии рядом с Корой до тех пор, пока, думая о своей боли, не перепишет каждое воспоминание с ощущением кислоты, разъедающей его изнутри.

Это не сработало.

Боль никогда не была эффективной системой предупреждения, потому что Малхотра был слишком готов игнорировать болевой эффект. Даже сейчас скольжение ее языка по мощным пластинам пресса сладко обжигало, но каждое прикосновение причиняло боли меньше, чем следовало из ожидания.

Кора создавала новые воспоминания.

Эшвин фиксировал их в своем уме, потому что уже не мог остановиться. От вида того, как она гладила напряженный член с жадным любопытством, поглядывая на него снизу вверх, захватывало дух. Если бы кто-то нарисовал ее в этот момент красками, он бы смог оценить искусство в первый раз.

Но это было ничто по сравнению с видом ее приоткрытых губ, опускающихся к головке его члена. Кончик языка высунулся, все еще так любопытно…

Молния.

Весь накопленный статический разряд сразу полыхнул, как вспышка сверхновой. Его тело дернулось, и Эшвин резко откинул голову назад на спинку кровати, ослепленный болью, которой не мог управлять и не мог разделить.

Она все еще пульсировала там, за его веками. В течение всего времени, необходимого для перекодирования базового физического состояния. Взъерошенные золотистые волосы вокруг пылающих щек. Распухшие розовые губы. Горящие голубые глаза, смотревшие на него снизу — вверх с нетерпением и предвкушением. И желание. Реальная и всепоглощающая жажда.

И все это для солдата-Махаи. Для человека.

Для него.

Шаловливый язык скользнул по нему, мягкий, влажный и шершавый, и на этот раз Эшвин зашипел от чистого, необузданного удовольствия. Он вцепился обеими руками в одеяло, чтобы не схватить ее, и заставил себя открыть глаза.

— Сделай это снова.

Кора лукаво посмотрела на него — глаза сверкали, как небо в пустыне перед бурей — и лизнула медленно, неторопливо, кружа языком вокруг головки пульсирующего члена.

Это был не первый случай, когда женщина прикасалась к нему подобным образом. Его домашний куратор номер три любила этим заниматься, при условии, что Эшвин удовлетворял ее фантазии. Держать ее за волосы, чтобы разыгрывать завоевание зверя, было достаточно простой ролью, даже для него. Но он всегда ломал голову над тем очевидным противоречием: почему женщина, обладающая малой толикой власти, мечтала, чтобы он забрал даже те крохи.

Теперь он это понял. Желание запустить руки в волосы Koры было настолько неоспоримым, что его пальцы в предвкушении дернулись на одеяле. И если сейчас она поднимет голову и прикажет ему бороться с целой эскадрой голыми руками, он даже не моргнет.

Фантазии об этом подавляющем безумии полыхали внутри него.

Эшвин желал быть монстром, чтобы она целиком и полностью владела им. Тогда он будет бороться за нее. Защитит ее. Убьет во имя нее!

Он уничтожит весь мир ради Коры.

И он больше не мог с ней сдерживаться…

Судорожно выдохнув, Эшвин запустил пальцы в ее волосы, обхватил ладонью хрупкий затылок — нежно, не подталкивая — и сдавленно прохрипел.

— Больше. Глубже. Соси меня.

Глаза девушки удовлетворенно блеснули, и она облизала губы. Потом сомкнула влажный рот вокруг него и крепко обхватила рукой основание члена.

Уже только этого могло быть достаточно. Учитывая, сколько времени прошло с тех пор, как он достигал физической разрядки, и как напряжен был, чувствуя вкус ее естества на своем языке… Нет, много времени не понадобится, чтобы достичь оргазма. И раньше это всегда было самоцелью. Но теперь Эшвин был очарован, наблюдая за Корой. Как румянец усиливался на скулах, как пухлые губы раскрывались, чтобы полнее обхватить член, когда он осторожно надавил на затылок, и она послушно взяла его глубже.

Было ли это частью ее наследственности? Или необходимость успокоить боль распространялась на стремление доставить ему удовольствие?