Неокончательный диагноз: Мера неопределенности

Он понимает, что знает о себе очень мало. Даже сейчас, после полутора лет работы с М., он имеет только самые общие представления о некоторых аспектах своей жизни. О других и того меньше. Собирая информацию из разных источников, он может строить предположения, проверять их по другим источникам, прикидывать, как могло быть то или это, но никогда не знает, насколько точно он попал. И понимает, что никогда не будет знать. Учитывая это, он выстраивает примерно такую хронологию:

Год рождения - около 1940-го.

Африка - начало шестидесятых.

Приехал в Чили где-то в шестьдесят восьмом. Работал. Судя по тому, что после переворота 1973-го у него были проблемы с победителями, он предполагает, что играл на стороне Альенде, а уж от какой "команды" - дело темное. Впрочем, проблемы с победителями у него были бы, даже если бы он играл на стороне победителей.

В семьдесят третьем ему было около тридцати пяти, наверное. Он искал свои следы, изучая события того года по немногим книгам, переведенным на русский, когда уже насмотрелся "картинок" в сессиях с М., когда уже убедился, что не фантазирует на основе прочитанного, а просто видит что-то, а потом обнаруживает подтверждения, прямые или косвенные. Он искал следы Хорхе, и особенно по выписанному из Чили двухтомнику Магасича - исследованию, посвященному военным морякам-конституционалистам, пытавшимся предотвратить переворот. Нет, он не нашел там следов того человека. Но если Хорхе был, то, по всему выходит, что он погиб между 27 июля и 11 сентября, после убийства капитана Артуро Арайи, военно-морского адъютанта президента, и до кануна переворота, когда всех несогласных попросту расстреляли на кораблях, находившихся в море по случаю учений, и сбросили в море тела. Почему-то он уверен, что с Хорхе это произошло до переворота. Что ж, ему только и остается доверять смутным голосам интуиции ли, памяти ли, когда нет никаких сколько-нибудь достоверных данных. Хотя бы "картинок". Он готов в любой момент скорректировать свои представления, если найдет информацию. Но пока - так.

Он думает, что незадолго до переворота или сразу после за ним приходил специальный человек - вывезти его из страны. Но Лу остался. У него были личные причины, о которых здесь уже говорилось. Рано или поздно он был схвачен и спустя какое-то время погиб.

Довольно долго он предполагал, что после переворота работал с коммунистическим подпольем. Он думал об этом еще до того, как начал работать с М., и после какое-то время тоже. Правда, удивлялся, что эта мысль нисколько не задевает его эмоции, но мало ли. Так оно бывало часто - какие-то вещи не задевали его, пока он не обнаруживал их в своих как бы воспоминаниях, а потом он по старой памяти не реагировал на них, но заставал себя внезапно оцепеневшим и едва дышащим, и это бывало так неожиданно и сильно, что он постепенно научился избегать этих вещей.

Как-то раз он довольно невнимательно просматривал чилийский фильм семидесятого года выпуска. Невнимательно, потому что половина фильма была озвучена по-английски, половина по-испански, и он тогда еще совсем плохо понимал испанский на слух, а английский так и вовсе не разбирал. Поэтому он пропускал большие фрагменты, останавливаясь на других просто из любопытства и ради видов Сантьяго. Вдруг, в очередной раз включив воспроизведение, он увидел парня, стоящего у желтой стены и говорящего что-то прямо на камеру. Лицо, осанка, жесты... Машинально отметил: о, этот из MIR. Осознал. Поморгал. Стал разбираться. Выяснил, что в фильме есть документальные вставки, интервью с политическими деятелями того времени. Парень действительно из Левого революционного движения, из MIR. Ничего себе, удивился Лу. Ничего себе. Но это было так, легкое касание.

Хуже было, когда он наткнулся на фотографию Мигеля Энрикеса.

А впрочем, все это даже не гипотезы, всего лишь домыслы и фантазии, что и говорить.

Записки сумасшедшего: Две фотографии

Суббота, 04 мая 2013

Вчера утром я проснулся и думал о том, что Мигель Энрикес продержался целый год - целый год активной антиправительственной деятельности в обстановке тотального террора, с сентября 1973 по октябрь 1974.

Я думал о том, что это был за год, как это - понимать и чувствовать, что все было напрасно и что сейчас все безнадежно, и продолжать сопротивление.

Тут меня и поволокло.

Но надо вернуться на пару недель назад, когда я по какому-то поводу забрел на один левый сайт и обнаружил там краткое изложение истории MIR - Левого революционного движения. Они не были совсем уж леваками и не были совсем уж экстремистами, но в Народное Единство их не пригласили, опасаясь, что это отпугнет центристов. Боевыми они были всегда.

И я там увидел фото Мигеля Энрикеса, и не понял, что это Энрикес, я вообще про него тут не слышал. Она когда-то читала про последние дни Джина Рохаса Арсе, он тоже из миристов, руководитель молодежной организации, а я в сторону MIR вообще не смотрел, полагал их экстремистами, так и что мне до них? Но я увидел фотографию и подумал, что за знакомое лицо, небось Даниэль Ортега. Но даже когда я понял, что это не Даниэль Ортега, и вообще, сходство, конечно, есть, но и различия слишком сильные, чтобы их перепутать - я все равно оставался с ощущением знакомого лица.

Я нашел фотографии Ортеги. В начале восьмидесятых она много интересовалась положением дел у сандинистов, фотографии молодого Ортеги, только что из леса, действительно выглядят очень знакомыми. Но одно дело - смотреть на знакомые фотографии. Фотографии знакомого человека - другое дело. Очень другое. Я отметил эту странность и жил себе дальше. У меня много странностей случается теперь, не дергаться же каждый раз. Как наберется много мелких и крупных странностей в одну коробочку, на одну тему - тогда и буду рассматривать.

Но почему-то в это утро, проснувшись, я думал о напрасной и безнадежной борьбе, не борьбе даже, а... а как? А результат уже неважен, просто есть необходимость... делать что? Я не нахожу здесь слова. Просто бездействие невыносимо и невозможно. После того, что они творят - невозможно ничего не делать, согласиться с тем, что они есть и остаются. Даже если твое "нет" никак не влияет на происходящее, если твое "нет" не имеет никакого значения... оно имеет значение для тебя перед самим собой.

И так просто и естественно оказалось понимать, что я был с ними связан - по крайней мере, после 11 сентября. Не с коммунистами. Там ничего не откликалось, я не понимал почему, я предполагал, что мог бы помогать им налаживать выпуск подпольной прессы, они ведь начали выпускать El Siglo снова почти сразу после переворота. Но у меня там тишина и пустота, при всем сочувствии - ничего нигде не откликается совершенно.