– Ой, не преувеличивай!
– закатила она глаза.
– Уж с задницей-то у меня всегда порядок.
– Я тебе серьезно, Ян, хорош придуриваться, ешь нормально. Смотри вон подвздошные кости торчат, живот ввалился. Еще чуть-чуть и будешь, как вешалка.
– Отвяжись. не нравится, не смотри, - насупилась она, и дернулась, чтобы уйти, но я схватил ее и подмял под себя.
– Да все мне в тебе нравится. Ты же у меня самая красивая девочка на сеете, - промурлыкал я, целуя ее и ласково пробежался по ее выпирающим ребрам, отчего она взвизгнула, заходясь смехом и начала вырывать, но я придавил ее к полу и продолжил свою экзекуцию, пока она не стала задыхаться и умолять отпустить ее.
– Обещай, что начнешь нормально есть!- потребовал я.
– Обещаю!- сразу же сдалась она, после чего я отпустил ее и перевернувшись на спину, притянул к себе. Янка устроилась у меня на груди, и некоторое время мы молча лежали. меня начало клонить в сон, несмотря на то, что пол не был самым удобным местом. Я даже почти заснул, как вдруг Чайка ошарашила меня своим тихим вопросом, моментально взбодрив.
– Ты бы хотел еще детей?
– Что? Каких детей?- недоуменно воззрился я на Чайку, застигнутый врасплох.
– О, боже у тебя такое лицо!- воскликнула она со смешком и пожав плечами, без обиняков заявила.-наших с тобой детей, Олеж.
– Это к чему сейчас вопрос? Ты так хочешь мне что-то сообщить?- уточнил я, приподнявшись на локтях.
– нет, просто интересуюсь, мы с тобой ни разу не затрагивали эту тему.
– Потому что еще рано об этом даже думать.
– и все же, - настойчиво продолжала она гнуть свою линию.- Ты бы хотел, чтобы я родила тебе ребенка? Ее прямота выбивала почву из-под ног. Я не знал, что ответить. Я даже не думал об этом, чтобы хотеть. на новый год, правда, когда Янка взяла на руки Даришку, у меня мельком проскочила мысль, что однажды ей захочется испытать радость материнства, но я тут же отмахнулся от этого, поскольку ни к чему было грузиться на данную тему раньше времени. и сейчас тоже не видел смысла в этих разговорах. Ребенок - это очень серьезный шаг, одним «хочу» на него не решаются. Да, в отношении Чайки у меня серьезные намерения, я собираюсь сделать ей предложение, но в первую очередь для того, чтобы она чувствовала себя уверенней в завтрашнем дне и была спокойна. но дети - об этом пока не может быть и речи. Я уже раз ошибся, поторопившись, больше не хочу.
– Пока это не входит в мои планы на ближайшие лет пять, думаю, и в твои тоже, - сухо произнес я. Янка отвела взгляд и поджала губы, отчего у меня внутри похолодело и я резче, чем следовало спросил.- или ты беременна?
– нет, я же пью таблетки. чего ты нервничаешь?- тихо отозвалась она.

– Нет, я же пью таблетки. чего ты нервничаешь?- тихо отозвалась она.
– Потому что нам эти проблемы сейчас ни к чему.
– Разве ребенок это проблема?
– Да, он становится проблемой, когда мужчина и женщина не могут построить нормальные отношения.
– Но ведь мы будем стараться, - робко произнесла она, и так защемило у меня внутри от ее этой неуверенности, от страха в голосе и надежды в глазах, что я не выдержал и притянул ее к себе.
– Конечно, будем, малыш, - согласился, целуя в макушку, вдыхая аромат ее волос и наслаждаясь тишиной и покоем. В последующие дни покой мне только снился. На новом посту на меня свалилось столько проблем и задач, что голова пухла. Одни пробки, выросшие по сравнению с прошедшим годом на шестьдесят шесть процентов, чего стоили. Предстояло организовать строительство новых дороги развязок, открытие новых станций метрополитена, сооружение новых линий пригородной железной дороги, перестроение логики работы маршрутов наземного транспорта, приобретение новых автобусов, трамваев и вагонов метро и еще куча всего. Но первейшей задачей было внедрить несколько законопроектов по настоятельной «просьбе» Гордеева, а также поставить своих людей на нужные нам посты. Естественно, все эти преобразования вызвали недовольство у оппозиционеров и мне стали вставлять палки в колеса. Началось, конечно же, с того, что меня обвинили в нарушении российского законодательства, поскольку семьдесят процентов акций холдинга я передал матери. Это моментально вызвало резонанс в прессе. Последовал суд, где мне удалось доказать( не без помощи Гордеевских связей), что все мои действия были в рамках закона. Конечно же, это еще больше разозлило оппозицию, и вскоре пресса вновь загудела, когда Фонд по борьбе с коррупцией опубликовал справку из министерства торговли и промышленности Кипра, свидетельствующую о том, что я являюсь действующим акционером некоего кипрского офшора. Все это делалось для того, что протянуть время и не дать законопроектам вступить в силу в нужный момент. мы с моей командой это прекрасно понимали, но оставить без ответа подобные нападки не могли, ибо они наносили серьезный ущерб моей репутации, поэтому мне пришлось подать иск на два миллиона рублей о защите чести, достоинства и деловой репутации. Суд удовлетворил его в размере полутора миллиона рублей. Вся эта правительственная грызня с одной стороны отнимала кучу времени и сил, а также порядочно трепала нервы, но с другой - так захватывала, такой азарт вызывала, что иногда все становилось второстепенным, кроме жажды власти. Эта жажда толкала на опасную тропу, в этом я в очередной раз убедился, когда в один из вечеров в сопровождении охраны ко мне домой заявился сам Гордеев с супругой. Восторга по этому поводу я совершенно не испытывал, так как во-первых, у меня наконец-то появился свободный вечер и я собирался посвятить его встрече с ювелиром, и конечно же, семье, а во-вторых, не званных гостей, даже таких важных, не любил. Но деваться было некуда, когда они нарисовались прямо на пороге моего кабинета. маячившая позади смущенная Аннушка, дала понять, что эта парочка не особо церемонились, чему я в общем-то, удивлен не был. Гордеевы могли себе позволить с ноги открывать любые двери, поэтому запрятав подальше недовольство, улыбнулся и поприветствовал нежданных гостей, а после отдал распоряжение Аннушке, чтобы подала гостям коньяк и кофе.
– Олег, у тебя шикарный дом, столько антиквариата-глаза разбегаются, - резюмировала Алла, оглядываясь по сторонам.
– благодарю, - сухо отозвался я, вдруг подумав, что если бы сейчас на дворе были девяностые, то этот дом бы мне уже не принадлежал. Едва сдержав смешок, поддержал разговор о предметах искусства, пока нам не подали напитки. Как я предполагал, Гордеевы от коньяка не отказались, но очень были удивлены моим отказом.
– Я не пью, - пояснил я.
– О, боже, как же ты живешь?!- воскликнула Алла в притворном ужасе, вызывая у Гордеева смех, а у меня улыбку, так как уж очень в это мгновение она напоминала мне Чайку.
– Точно, - поддержал Богдан Юрьевич жену и насмешливо добавил.
– Как там Омар Хайям говорил? «Пей вино! В нем источник бессмертья и света. В нем - цветенье весны и минувшие лета. Будь мгновение счастлив среде цветов и друзей. ибо жизнь заключилась в мгновение это.» -Не знал, что вы поклонник его творчества, - улыбнулся я.
– )’паси боже, - открестился он.- мой батя заставлял меня учить рубаи каждый день-память так мою тренировал.
– Занятный метод, - заметил я, сделав глоток кофе.
– Не то слово, - иронично усмехнулся Гордеев и опрокинул в себя рюмку коньяка. Жена последовала за ним.
– Отличный коньяк, - одобрительно кивнула она, даже не поморщившись. мы еще немного поговорили на отвлеченные темы, а после того, как приехала Чайка и Алла ушла с ней -осматривать дом, Гордеев, наконец, перешел к цели своего визита.
– наше дело слишком затянулось, Олег, пора меры принимать более жесткие,- произнес он спокойно, я ж напрягся, поскольку знал, что это означает. и в следующее мгновение он подтвердил мои мысли.
– Лесков что-то мутит, надо его убирать.
– Вряд ли это будет сейчас разумно, - возразил я, зная, что у Лескова довольно серьезная «крыша».
– А потом уже поздно станет, да и миндальничать со всякими зарвавшимися хмырями не в моих правилах, -отрезал Гордеев.
– Вы же понимаете, Богдан Юрьевич, какие будут последствия?
– заметил я.
– Понимаю, но мне нужен результат и как можно скорее, - невозмутимо отозвался он и тут же добавил тоном, не терпящим возражений.
– Поэтому, усиль охрану, Олег, дочь отправь куда-нибудь на месяцок-другой и реши вопрос со свой девочкой. Нам сейчас ни к чему очередное внимание прессы. Пусть пока поживет где-нибудь или женись на ней. Но сделай это побыстрее.
– Хорошо, - процедил я и недвусмысленно указал на дверь, вежливо уточнив.
– Все? Или еще что-то?
– Да, пожалуй, еще рюмочку коньячка на дорожку. И себе налей, а то сейчас взорвешься от негодования, - распорядился он, едва сдерживая улыбку. Рыжий гад! После того, как Гордеевы уехали, ко мне приехал ювелир, и я объяснив ему, что хочу видеть на пальце своей женщины, заказал для Чайки помолвочное кольцо. Конечно, в мои планы не входило жениться так скоро, но ситуация складывалась таким образом, что сейчас ни к чему была лишняя шумиха, а она обязательно будет, если журналюги начнут мусолить наши с Янкой отношения. Однозначно, из меня сделают чуть ли не педофила, а из нее - малолетнюю шлюху, поэтому необходимо было оградить нас от подобной грязи, а также обезопасить, так как мои дела принимали опасный поворот, что мне совсем не нравилось. Я уже начинал жалеть, что втюхался во все эти игры, поскольку теперь мне действительно было, что терять. Чайка сделала мою жизнь полной, насыщенной, не ограниченной одной лишь работой, поэтому мне категорически не хотелось всем этим рисковать, но увы, обратного пути уже не было. Оставалось только, как и настаивал Гордеев: усилить охрану и отправить дочь подальше отсюда. Поскольку я уже давно решил отправить ее учиться в Англию, то голова у меня об этом не болела. Заболела она, когда пришлось сообщить о своем решении Олесе. Я понимал, что для нее это будет ударом, но не видел больше никакого выхода из тупика, в который зашли наши отношения. Нам втроем было тесно. А я устал от напряжения в доме и наигранности. Мне хотелось уюта, тепла и настоящей семьи. да, пожалуй, отец из меня скверный, но уверен, однажды дочь поймет меня и простит несмотря на то, что мы наговорили друг другу перед тем, как она улетела в Англию. Никогда не забуду ее дрожащий голосок, когда она кричала, захлебываясь слезами, что не простит мне то, что родной дочери я предпочел какую-то шлюху. В тот момент я вспылил и отправил ее немедленно собирать вещи, а сейчас тоска съедала душу. Тошно было. Больно. Ведь это мой ребенок, моя маленькая принцесса, ради счастья которой я готов был на все. А теперь она одна, в чужой стране, с чужими людьми. Снова брошенная своим отцом и матерью, никому не нужная. Эти мысли сводили меня с ума, на части рвало от чувства вины и сожаления, вот только изменить уже что-то было невозможно, поэтому я с остервенением ударился в работу и насущные проблемы. Необходимо было заняться вопросом безопасности, как своей, так и Чайкиной.Поскольку я объяснил ей ситуацию, она сразу же согласилась на охрану. Так что предстояло отобрать подходящих людей. Сделать это я планировал после посещения главного офиса своего холдинга, где меня ждала, как и всегда, куча дел. Но планам моим не суждено было сбыться. Как только я зашел в свой кабинет, мне позвонил Антропов.
– Олег, я сейчас скину тебе адрес, приезжай, как можно скорее, - без всяких предисловий заявил он, вызывая у меня недоумение и неприятное ощущение, от которого внутри все жгутом стянуло.
– Что случилось?
– непонимающе уточнил я.
– Не знаю. Но пару минут назад к нам приехала твоя Яна и вид у нее такой, словно … в общем, приезжай. Я не знаю, что произошло, она в шоке, ничего не говорит, кроме того, чтобы не звонили тебе, - торопливо объяснял он, я же от леденящего ужаса не мог вздохнуть. меня словно парализовало, битой по голове шарахнуло. Я не мог понять, что это все значит. В голове крутилось сотня вопросов, но я не мог выдавить из себя ни звука. Стоял оглушенный и смотрел на неизвестный мне адрес, не понимая, чей это дом и зачем вообще туда Янка поехала. Что, черт возьми, произошло? Какая гнида посмела?! Я же ее собственными руками разорву! Уничтожу просто! Я накручивал сам себя и тут же гнал эти мысли, все еще не веря, что что-то случилось с моей Чайкой. Как ненормальный я носился по кабинету, не зная, за что хвататься, собирая свои вещи. Более менее пришел в себя только, когда постучав в дверь, вошла сотрудник финансового отдела.
– Олег Александрович, в прошлый раз вы просили узнать, на чей счет был сделан перевод с депозита Яны Владимировны, я узнала, на счет Пластинина Максима… - начала она с порога, но я тут же отмахнулся.
– Не сейчас, - бросил на ходу и схватив телефон, поспешил на выход, но у самой двери в голове словно что-то щелкнуло и я замер. Сам еще не понимая, что именно меня смутило, но на автомате уточнил, в тот же миг понимая, что.
– Максим?

ГЛАВА 24

Тик-так- тик-так- монотонно изводили меня стоящие на комоде часы. И так каждую, проклятую ночь. Меня раздражал любой звук, но тишина была еще невыносимей, ибо она была ветром, разжигающим пожар бесконечных мыслей и бесконтрольного страха. Я заживо горела в этом пекле, задыхаясь от ужаса и понимания, что не в силах что-либо изменить. Попав в силки собственной лжи и ошибок, я отчаянно трепыхалась, ища безопасный выход, но запутывалась с каждым днем только сильней: одно вранье нагромождалось на другое, как цепная реакция, которая однажды должна была привести к взрыву. Я понимала, что все идет именно к этому, и была на грани нервного срыва. Подобно загнанному зверю, я готова была на все лишь бы только выжить. А моя жизнь заключалась в одном-единственном человеке - в Гладышеве. Вот только я не знала, просто не имела ни малейшего представления, как избавить его от моего предательства: как уберечь от боли, унижения и разочарования. Вы не поверите, но я дошла до того, что стала проклинать тот день, когда этот мужчина полюбил меня, ибо теперь всеми фибрами души желала, чтобы ему было все равно. чтобы если он узнал о моем падении, не почувствовал ничего, кроме закономерной ярости. но словно в насмешку именно сейчас я, наконец, прозрела и увидела, сколь безграничны его чувства ко мне: как сильно он любит меня, как безумно боится потерять, как отчаянно старается ради нас. Я убедилась в этом окончательно, когда ради моего спокойствия он отправил из дома родную дочь. Это стало для меня таким же ударом, как и для Олеси, ибо я не могла и представить такого. Я умирала, понимая, что Гладышев положил к моим ногам все, что у него было и есть, что он пожертвовал самым главным в своей жизни ради меня-женщины, которая не стоила и ломанного гроша. И это было страшно. Ибо если он узнает правду, никогда не простит мне свой неправильный выбор, никогда не забудет, что пока он на живую отрывал от себя свою плоть и кровь, я безбожно врала ему, предавая вновь и вновь каждой новой ложью. Понимание этого сводило с ума. Я загибалась от жалящей меня боли, ненавидела себя, проклинала за малодушие, ибо не могла ни на что решиться. Передо мной было два пути: уйти без объяснений: вот просто взять, собрать вещи и исчезнуть из жизни Олега или же придумать что-то такое, что позволило бы остаться с ним. О том, чтобы признаться во всем, я даже не думала. и не потому что за себя боялась. нет. Плевать мне уже было на себя, моя жизнь превратилась в такой кошмар, что я готова была на что угодно, лишь бы эта мука кончилась. но хоть я и превратилась в один сплошной комок нервов, все равно продолжала молить Бога, чтобы Олег ничего не узнал. Ибо понимала, что не переживу его боли, не вынесу, когда блеск моих любимых глаз угаснет. Поскольку могла со стопроцентной уверенностью утверждать; своя боль-ничто, агония начинается, когда больно твоему любимому человеку, когда ты не знаешь, как все исправить, как искупить свою вину. Я агонизировала уже сейчас, видя, как Олег переживает из-за Олеси. Конечно, он старался этого не показывать, но я то видела, какая тоска сжирает его, какая мука плещется в его невероятных глазах, когда он звонит дочери, а в ответ слышит лишь гудки. И напротив-как он загорается, стоит только поговорить с Верой Эдуардовной, ставшей посредником между ним и Олесей. Каждый вечер он выходил с моего аккаунта в инстаграм и с улыбкой просматривал обновления дочери. В эти мгновения у меня сжималось сердце, и мне хотелось поехать в Абботс Бромли(1), где находился элитный пансион, и привести эту девочку домой к отцу. Я всем своим существом желала, чтобы на душе у Олега было спокойно, а на сердце - легко, чтобы никакой груз не давил, чтобы он был счастлив. Его счастье-все, что стало иметь для меня значение, остальное-превратилось в прах и пепел. Я сама стала прахом, в который Олег, подобно богу вдыхал каждый вечер жизнь. Стоило только приехать домой, почувствовать родной запах, очутиться в любимых объятиях, и я, как феникс возрождалась. Он смотрел на меня с любовью и я хотела жить, он улыбался и я была готова воевать со всем миром ради этой улыбки, он просто спал рядом и я понимала, что за один этот миг буду убивать. И это не просто слова… Я готова была на все ради нашего с Гладышевым счастья, а потому решилась на страшную по своей сути вещь-я собиралась покончить с Пластининым и Лерочкой заодно, поскольку завтра они будут репетировать вместе. Мне было уже абсолютно все равно на последствия - я готова была даже отсидеть, если придется, но избавиться от этого больного ублюдка.

Он был настоящим маньяком, психологическим садистом, высасывающим все мои силы, доводя меня до помешательства и холодящего ужаса, не давая ни секунды передышки, ни мгновения покоя. Он давил и давил, давил и давил, ломая меня, прогибая под себя, заставляя подчиняться каждому своему слову. И я подчинялась. У меня выбора не было. Я панически боялась того, что этот стервятник может сделать, а потому каждый мой день был невыносимой пыткой, даже в воскресение Пластинин не позволял расслабиться: то присылая мне словно мозаику провокационные фото по частям, то просто звонил и невинным голосом интересовался, как дела, то мог с курьером прислать какую-нибудь ерунду, непременно напоминающую мне о той кошмарной ночи. У меня же от каждого его «подаркам сердце замирало в ужасе, а потом пускалось в пляс, как сумасшедшее, разгоняя по крови парализующее отчаянье. Меня колотило, как припадочную, все внутри переворачивалось, и я срывалась, начиная крушить все вокруг в припадке бессильной ярости. Если же рядом был Гладышев, то я показывала оскаровскую игру, ибо улыбаться в моем состоянии и делать вид, что ничего особенного не происходит - это надо быть гением актерского мастерства. Зато потом во мне словно что-то ломалось и закрывшись в ванной, я рыдала навзрыд, захлебываясь солью своих ошибок. Боже, как же я себя корила за все! В пору было удавиться и честно, порой возникали такие мысли. Но стоило приложить к запястью лезвие бритвы, как перед мысленным взором начинали мелькать мои самые счастливые мгновения, и я понимала, что не смогу от этого отказаться так легко, ведь у меня еще есть силы, чтобы бороться. Когда я успокаивалась, на меня накатывала дикая злость и я обещала, что Пластинин ответит за все!

И вот, наконец, я решилась, ибо больше не могла выносить его издевательства и бесконечно бояться. Платить ему было бессмысленно - с каждым разом он требовал все больше, да и делать это Гладышевскими деньгами было омерзительно, к тому же опасно, учитывая, что Олег, как оказалось, следит за всеми счетами. Я и так чуть не попалась, когда он потребовал отчет. От ужаса вновь нагородила кучу лжи и прикрылась Крис, создавая у Гладышева о ней неверное впечатление, что тоже меня очень сильно коробило. Я настолько завралась, что тошнило от самой себя. Поэтому хотела положить этому замкнутому кругу конец, хотя то, что я собиралась сделать вообще приравнивало меня к чудовищу, но я больше не могла так жить. Пластинин постоянно требовал денег, он упивался своей вседозволенностью и властью надо мной, позволяя себе все, что в голову взбредет. Все чаще его действия принимали сексуальное направление, и мне необходимо было что-то с этим делать. Решение проблемы пришло на одной из репетиций три недели назад. Поскольку премьера была уже не за горами, постановщик принял решение переходить на канаты, так как танцевать нам предстояло именно на них, тем самым показывая, что мы - бесплотные души, парящие над землей. до этого все наши репетиции проходили в обычном режиме. Необходимо было для начала опочить каждое движение на земле. Теперь задача усложнилась, нам предстояло выполнять настоящие цирковые трюки, что требовало огромных усилий и выносливости, а также определенной технологии сцены. Это-то и навело меня на мысль о несчастном случае, который мог бы случится с каждым из нас, если вдруг возникнут технические неполадки. Поскольку парить мы должны были на шестиметровой высоте, то резкое падение во время исполнения элемента гарантировало инвалидное кресло. Конечно, меня бы больше устроил летальный исход, но и такой был вполне приемлем, так как хотя бы избавлял от присутствия Пластинина в институте, но что приятней всего - лишал его всего самого дорогого в жизни, что являлось вполне справедливым для такого урода. Оставалось лишь придумать, как это все провернуть и найти исполнителя. За две недели, что ставили декорации и технически оснащали сцену, я нашла человека, готового воплотить мою идею в жизнь. В этом мне помог Стас. Казалось, сама судьба благоволит моим планам. Случайно встретив своего напарника в ресторане и разговорившись, я ненавязчиво прощупала почву насчет знакомых, которые не чураются любой работы. Стасик, не задавая лишних вопросов, дал мне один номерок, позвонив по которому, я получила информацию, как связаться с нужным мне человеком. На свой страх и риск я сняла последние деньги со своего счета и заплатила мужчине, чтобы он без следов оформил Пластинину путевку в ад. Это должно было произойти завтра, точнее уже сегодня, так как часы пробили четыре утра, у меня же по-прежнему сна не было ни в одном глазу. Совесть меня не мучила, лишь вполне закономерное волнение. Впрочем, совести-то у меня и не было. Была бы, я бы ушла давно, наверное. Хотя мне это себе сложно представить даже при наличии столь высоких качеств. Я посмотрела на спящего Олега, и внутри разлилось приятное тепло нежности. Осторожно коснувшись кончиками пальцев его волос, я наклонилась и прижалась губами к колючей щеке, закрыла глаза, наслаждаясь близостью. меня захлестнуло волной чувств к этому мужчине. Хотелось зацеловать каждую черточку его лица, прижаться и никогда не отпускать, закрыться в этой комнате и послать весь остальной мир к чертям. Как люди отпускают любимых? КАК? Что это за любовь такая? Я так не умею. Я только вот так: по уродски, может быть, неправильно, болезненно, эгоистично и собственнически. Но люблю! Всем своим бестолковым существом люблю. И пусть хоть всем миром кричат мне, что не любовь это, пусть судят, на кресте распнут, а я все равно буду повторять-люблю, люблю, люблю! Как там Лев Николаевич писал? «Если сколько голов, столько умов, то и сколько сердец, столько родов любви.» Почему нет?
– малыш, сколько время?
– сонно протянул Олег, зарываясь в подушки, разбуженный моими ласками.
– Еще рано, любимый, - прошептала я, целуя его плечи.
– Спи, - пробормотал он, закинув на меня руку, подминая под себя. Он был такой обжигающе горячий, что его жар передался мне. Кровь вскипела в венах от ощущения тяжести его тела. Я хотела его. Так безумно хотела, что не могла терпеть, а потому стала скользить вниз губами по его груди. Гладышев понял, чего я добиваюсь, перевернулся на спину, позволяя делать с собой все, что моей душе угодно. Большего мне и не требовалось. Я залезла под одеяло и уже через несколько минут, Олег забыл про сон. Его толчки и стоны, распаляли меня до неистовства, я была ненасытна, самозабвенно лаская его, кайфуя и изнывая от потребности, чтобы он вошел в меня. Словно прочитав мои мысли, Гладышев резко сжал мои волосы, останавливая и подняв, усадил на себя верхом. С этого момента весь мир для меня перестал существовать. были только я, мой любимый мужчина, наша любовь и это бешеное удовольствие, рвущее меня на части. Когда все кончилось, я впилась Гладышеву в губы, кусая их. Олег резко перевернулся со мной и сделал сильный толчок, все еще находясь во мне. Я задохнулась и вскрикнула от странного ощущения, так как после оргазма это уже явно было слишком. Гладышев ухмыльнулся, довольный своей местью за укус и чмокнул меня в нос.
– Доброе утро, - улыбнулась я.
– Несомненно, - подмигнул он и бодро поднявшись, отправился в душ. Я еще немного повалялась, а потом последовала за ним. Когда вошла в ванную, он брился. Обняв его со спины, поцеловала между лопаток. Гладышев улыбнулся мне в зеркале и продолжил свое занятие.
– Ты чего так рано проснулась?
– поинтересовался он, когда я встала у соседней раковины, дабы привести себя в порядок.
– Не знаю, - пожала я плечами, глядя на свое отражение в зеркале: на лице красовалась искусно-изображенная невозмутимость, а в глазах-отвращение к самой себе. Быстро заморгав, я суетливо принялась за утренний туалет, гоня от себя неприятные мысли, хотя внутри все стянуло жгутом волнения и нетерпения. больше всего на сеете я мечтала, чтобы эта мука поскорее кончилась. Мне отчаянно хотелось, наконец-то, вздохнуть полной грудью, хоть и было до ужаса страшно, но жить так, я больше не могла, иначе просто свихнулась бы. Поэтому завтрак отсидела, как на иголках, впервые за последнее время горя желанием, оказаться побыстрее в академии. мне не хотелось пропустить эпическое падение Гельмс и Пластинина. Более того - я предвкушала момент собственного триумфа, когда эти твари сорвутся со своего олимпа и с перекошенными от боли рожами упадут к моим ногам. Но этим мечтам не суждено было сбыться из-за проклятой пробки. Пока я стояла в ней, меня едва не разорвало от бессилия, злости и страха. мне казалось, что если я не появлюсь вовремя на репетиции, все поймут, что это я причастна к произошедшему. Однозначно, мое отсутствие не пройдет незамеченным, а привлекать внимание-это последнее, что мне нужно было сейчас. Но, увы, я, как и все, была не властна над своим временем, когда дело касалось московских пробок. К институту я подъехала взвинченная до предела. Моя злость вкупе с волнением достигли апогея. Я выскочила из машины и поспешила к главному входу, надеясь, что еще успею. Но стоило завернуть за угол, как я тут же была остановлена, словно ударом под дых, картиной: у ворот стояла скорая помощь, вокруг которой суетилась толпа людей. меня прошиб пот, убойная доза адреналина ударила в кровь, сердце заколотилось, как бешеное. Я смотрела и не могла поверить. Неужели это все? Неужели свобода? В следующее мгновение бригада медбратьев, будто в ответ на мой вопрос вынесла кого-то на носилках. безжизненно свисающая с носилок рука отрезвила меня. Я впервые ужаснулась тому, что натворила. Боже, я ведь собиралась убить человека! и похоже, мне это удалось. У меня подкосились колени. Но если вы думаете, что это было раскаяние или сожаление, то ошибаетесь. Просто шок и абсолютнейшее осознание собственных действий, но я не жалела, ничуть! Убила и еще убью! Любого, кто посмеет встать между мной и Гладышевым. Стоит ли любовь того, чтобы брать на душу такой грех? мой ответ-да! ибо для чего вообще тогда душа, если не для любви? Любовь стоит любой цены, которую за нее платишь. По крайней мере, я за свою готова заплатить самую высокую.
– Что, сука, пытаешься понять, выгорело дело или нет?
– раздался за спиной ненавистный голос, от которого у меня внутри все оборвалось. Леденящий ужас сковал душу, вызывая мурашки. С колотящимся сердцем я повернулась и встретилась с безумным взглядом Пластинина. Он стоял передо мной в одной майке и тренировочных штанах, прижимая покрасневшую, видимо, после ушиба руку к ребрам. Весе его вид кричал о том, что план мой все-таки был приведен в исполнение, вот только что-то пошло не так. Но что, блядь? ЧТО?! Как этому гаденышу удалось отделаться легкими ушибами? Как, черт его дери?- хотелось вопить на всю улицу. Вот уж чего-чего, а такого поворота я не ожидала, как и того, что этот придурок сразу же свалит все на меня. Сейчас же, глядя в эти горящие бешенством глаза, я понимала, что это конец. Всему конец: планам, мечтам, свободе, спокойствию. Фатальный, оглушительный провал! И от понимания этого, у меня внутри все умирало, отчаянье захлестывало, как и сумасшедший страх, поэтому, когда Пластинин хромая, направился в мою сторону, я не долго думая, бросилась к своей машине. Мне удалось сесть за руль и даже завести двигатель, когда Макс настиг меня и на ходу запрыгнул в салон, несмотря на свое помятое состояние. Я резко затормозила, а в следующее мгновение задохнулась от боли. Пластинин схватив меня за волосы, впечатал лицом в руль, отчего у меня из носа фонтаном хлынула кровь. Я закричала, но уже через секунду последовал новый удар кулаком по голове, от которого у меня все поплыло перед глазами, и я отключилась.
– Подъем!- вырвал меня из блаженного забытья злой голос, в следующее мгновение на разбитое лицо хлынула холодная вода, отчего боль вспыхнула огнем в каждой клеточке. Я застонала, отворачиваясь, но тут же вскрикнула, когда меня схватили за волосы, заставляя открыть глаза. Мне это удалось с большим трудом, поскольку меня тошнило, а голова раскалывалась на куски. Я ничего не понимала, поэтому превозмогая боль, со слезами открыла глаза и тут же зажмурилась. Все плыло и кружилось, как на карусели, тошнота подступила к самому горлу, и я прижала дрожащую ладонь ко рту.
– Где я?- выдохнула, все еще не понимая, что происходит.
– Там, где и должна быть. Со мной,- отрезал Пластинин и в следующее мгновение, схватив меня за руку, резко дернул на себя, отчего я кулем вывалилась из машины, сильно ударившись боком. Это падение отрезвило меня, и я захлебнулась паническим ужасом. Озираясь по сторонам, обнаружила, что мы находимся на какой-то пустоши. Вокруг не было ни людей, ни машин, ни дорог - ничего, кроме бескрайнего поля. Меня заколотило, стоило представить, для чего этот псих привез меня сюда. дрожа всем телом, я поднялась.
– Что тебе нужно?
– выдавила из себя, пятясь назад, сама не зная, куда побегу в случае чего.
– Что мне нужно?
– издевательски повторил он и тут же поморщился, схватившись за бок.
– Ты чуть не убила меня, идиотка!
– заорал он и, схватив за шею, впечатал меня в машину.
– Если бы наши с Гельмс канаты не запутались, я бы, как и она сейчас, уехал в реанимацию. Ты этого хотела, тварь? Этого?
– ДА!
– заорала я, захлебываясь слезами, ибо больше не могла выносить все это.
– Хотела, чтоб ты сдох, уро… Но договорить мне не удалось, хлесткая пощечина обожгла дикой болью, отчего мои коленки подкосились, но Пластинин не позволил мне упасть.
– Тупая сука, - встряхивает он меня, как куклу и бьет снова, на сей раз кулаком прямо в солнечное сплетение, выбивая из меня дух. Я падаю, разбивая обо что-то колени, хватаю жадно ртом воздух, как рыба в предсмертной агонии. Изо рта льется кровь смешанная с пеной, а в ушах звенит. Такой раздирающей боли и ужаса я никогда не испытывала в своей жизни. Мне казалось, что время остановилось, что сама природа замерла, оглушенная моим безмолвным криком. Но валяться в ногах у этой скотины я не собиралась, поэтому собрав волю в кулак, превозмогая боль, кое -как поднялась.
– Ну, что? Поубавилось гонору?
– ехидно поинтересовался он и протянул руку, чтобы стереть кровь с уголка моего рта. Я отшатнулась.
– Стой спокойно, - процедил он, обхватывая мое лицо, сдавливая щеки.

– Убери руки, козел, - прохрипела я, отворачиваясь.
– На меня смотри, Токарева, когда я с тобой говорю, - резко дернул он рукой, заставляя меня повернуться.
– А кто ты такой вообще?
– бросила я, наплевав на всякую осторожность.
– Не выводи меня, дрянь, я и так из последних сил держусь, чтобы не закопать тебя тут же, - дрожащим голосом прошипел он мне прямо в лицо.
– Да что ты?- ухмыльнулась я окровавленными губами.
– Ссышь просто, чмошник. Знаешь, что потом тебе ноги переломают.
– Кому ты нужна, шалава?!- ударил он меня наотмашь, но я только засмеялась, сплевывая кровь.
– Что, уже поджилки затряслись? Начинаешь соображать?- захохотала я.
– дура, да когда твой папик все узнает, он мне еще руку пожмет.
– Когда он узнает, нас с тобой, Максик, обоих раздавят, как земляных червей, но тебя в первую очередь, чтоб знал свое место. Так что тебе лучше не испытывать судьбу. Вряд ли так еще повезет, как сегодня, -закончила я свою речь довольной улыбкой. Терять мне все равно уже было нечего, так почему 6ы и не поиздеваться.
– Вижу, ты осмелела, - противно ухмыльнулся Пластинин, и сжав еще сильнее мои щеки, заставляя меня поморщиться, приблизил свое лицо почти вплотную.
– Забыла, что сейчас Гельмс, возможно, уже отдала концы? А знаешь, я ведь могу и подсказать, кто к этому причастен.
– А где доказательства?- сглотнув колючий ком, как можно невозмутимей отозвалась я, хотя сердце заколотилось, как сумасшедшее.
– Найдутся, - заверил он меня, улыбнувшись.- Главное-знать в каком направлении искать. А уж вычислить тебя будет легче легкого. Ты сама проколешься, вот как сейчас. Я ведь тебя просто на понт взял, а ты сразу же кустилась. Совет тебе на будущее, Токарева: если не умеешь что-то делать, лучше не берись. Удивительно, как тебя еще твой папик на чистую воду не вывел. Ты же тупая, как пробка. Или он совсем дурак, раз доверяет такой прошмандовке?
– захохотал он.
– Заткнись!
– Хотя знаешь, я его понимаю, - скабрезно усмехнулся он.- Красота - страшная сила. Смотришь на тебя, сучку, и мозги едут. Он приблизился ко мне вплотную, вжимая в машину, а меня парализовало от ужаса. Я лихорадочно стала думать, что делать. Если этому психу взбредет в голову изнасиловать меня, то мне с ним не справиться, не смотря на то, что у него, похоже, сломаны ребра.
– Прекрати. Говори, что тебе надо и оставь меня в покое, - дрожащим голосом произнесла я, едва дыша от страха и напряжения.
– Трахнуть тебя хочу, Токарева, в качестве моральной компенсации, - шепнул он и прикусил мою щеку, я дернулась, ударившись головой об машину.
– Тихо, сейчас уже поздно головой биться, - ласково проворковал он, насмешливо следя за моей реакцией. Я понимала, что он просто измывается, но все же не могла с уверенностью утверждать, что он не сделает то, о чем говорит.
– Попробуй только тронуть меня, и я упеку тебя за решетку!
– пообещала я, дрожа всем телом.
– Сомневаюсь. Ты же понимаешь, что как только я обнародую все твои секреты, тебя тут же саму посадят, а папа не станет суетится, чтобы вытащить из дерьма сучку, которая наставила ему рога. да и кто тебе поверит, когда узнает, что мы любовники? Так что я могу просто загнуть тебя сейчас раком и отодрать, как последнюю шлюху. И никто мне ничего не предъявит и не сделает.
– Сделает! Я сама лично тебя убью, если только еще раз прикоснешься ко мне, ничтожество!
– выплюнула я.
– Это ты ничтожество, Токарева! На твоем месте я бы продолжал спокойненько платить тридцать тысяч и не дергаться. В конце концов, это не такие уж великие деньги для тебя, чтобы устраивать сыр-бор.
– Пошел ты! Иди и заработай эти «невеликие деньги.
– Я и зарабатываю, Яночка.
– А-а, паразитация теперь так называется, - истерично хохотнула я, сглатывая слезы. У меня болел каждый миллиметр тела, голова кружилась, а в душе была полнейшая неразбериха. Все, чего мне хотелось - это лечь и умереть, ибо я устала. Настолько устала, что больше не могла продолжать этот фарс под названием жизнь. Хотелось определенности, пусть даже эта определенность сломает меня. Я больше не могла находиться в этом подвешенном состояние: не могла лгать, красть деньги и изворачиваться, придумывая планы мести. У меня совсем не осталось сил. да и бороться было уже бессмысленно. Я проиграла, хоть до сих пор и не осознавала этого в полной мере, в глубине души по-детски надеясь, что все еще обойдется. Но последующие слова Пластинина гасят эту надежду.
– Послушай, Токарева, как хочешь это, так и называй. Мне плевать. Но чтобы через пять дней на моем счету было сто пятьдесят тысяч долларов, иначе тебя ждет от шести до пятнадцати лет в колонии строгого режима, а там знаешь ли, контингент вряд ли придется тебе по вкусу, так что подсуетись, - горячо прошептал он мне в самое ухо, а у меня озноб по коже пошел, и такая дурнота накатила, что я упала бы, если бы не была прижата телом Пластинина.
– Я тебя поняла, - выдохнула я, ели слышно, судорожно втягивая воздух.
– Ну, раз поняла, прекрасно, - усмехнувшись, заключил он и наконец-то, отошел. Потеряв опору, я медленно осела и уткнувшись лбом в колени, сглотнула накатившие слезы. Прикусив до жалящей боли разбитую губу, зажмурилась, чтоб не разреветься от отчаянья. Я не знала, что мне делать, не имела ни малейшего представления, как выбираться из могилы, которую вырыла собственными руками. У меня не было ста пятидесяти тысяч, да даже если бы и были, все равно не стала бы платить этому ублюдку. Жалею, что вообще ступила на этот путь, нужно было сразу собрать свои вещи и уйти. Так было бы честно по отношению к Олегу и к нам обоим, а я в очередной раз поступила, как малое дите. И по-прежнему продолжаю им быть, не в силах сказать - «стоп!, вместо этого-лихорадочно цепляюсь, ища выходы из угла, в который загнана собственными ошибками и глупостью. Вот только нет из этого тупика безопасного выхода, сколько не бейся, все равно будет больно. Мне в любом случае, а вот Гладышеву…. Надо постараться сделать все так, чтобы не слишком. Но как, как это сделать, черт возьми? У меня не было ни одной идеи. Не знаю, сколько я так сидела, погруженная в свои лихорадочные мысли, мне было все равно. Но в планы Пластинина не входило сострадание или терпение, поэтому он вскоре положил конец моим размышлениям.
– Вставай, Токарева, думать будешь в другом месте. Сейчас-вези меня в больницу, - толкнул он меня в плечо носком кроссовка.
– Отвяжись!
– Поднимайся, давай!
– На х*й иди, олень!
– вскричала я, ударив его кулаком по ноге.
– Олень тебя дома ждет. Вставай, бл*дь, - процедил он, хватая меня за шкирку. Взбесившись, я подскочила, сбрасывая его руку.
– Ублюдок, чтоб ты сдох, мразь!- заорала я, кинувшись на него с кулаками. Меня захлестнула такая ярость, что хотелось убить этого гаденыша, в кровище утопить, переехать несколько раз на машине, чтоб мокрого места не осталось. Я вцепилась ногтями в ненавистную рожу и с чувством содрала кожу, оставляя огромные, кровавые борозды. Пластинин заорал, но триумф мой был недолог, в следующую секунду оглушительный удар по лицу остужает пыл. Я оседаю, и захлебываясь слезами, начинаю рыдать навзрыд.
– Ненавижу тебя, урод!
– реву обессиленно. Но Пластинин плевать хотел на мои слезы, схватив меня за волосы, затолкнул в машину, а сам сел за руль.
– Тварь, ты еще ответишь за все это!- кричала я, хоть и понимала, что некому за меня вступиться. Точнее, вступиться-то есть кому, да только я сама загнала себя в такое безвыходное положение, что не могу ни попросить помощи, ни пожаловаться. Только сыпать пустыми угрозами.
– Заткнись, сука!
– дрожащим от ярости голосом рявкнул Макс и завел двигатель. Всю дорогу до больницы, я рыдала, не в силах остановить истерику, поэтому даже не обратила внимания, когда мы остановились. Только, когда Пластинин оторвал мои руки от лица, поняла, где мы.
– Слушай сюда, Токарева!- обхватив мое лицо, процедил он.
– Пять дней у тебя есть! Ты поняла меня? Из-за пелены слез и шума в ушах, я ничего не понимала и не слышала. Мне хотелось, чтобы Пластинин как можно быстрее оставил меня в покое, поэтому я начала вырываться.
– Убирайся, - прорыдала я, когда он в очередной раз хлестанул меня по лицу, чтобы пришла в себя.
– Ты поняла меня?
– растягивая слова, продолжал он меня мучить.
– Поняла. Пошел вон!
– прокричала в ответ, прикрывая лицо, боясь очередного удара. Но его не последовало.
– Пять дней, Токарева!
– бросил напоследок Пластинин, и оттолкнув меня, отчего я ударилась головой, покинул салон.

Оставшись одна, я окончательно слетела с катушек, и меня прорвало. Шибанув ладонью по приборной панели, я зашлась безудержными рыданиями. Вот и все! Пошел обратный отсчет моей жизни. Но самое смешное, что я до сих пор не понимаю, как докатилась до этого кошмара. Не понимаю, какой нужно быть идиоткой, чтобы угодить в подобный переплет?! Просто немыслимо. А еще - горько. Ибо Олег все же оказался прав. Я с успехом подтвердила все, что он думал в первые дни нашего знакомства. Хотя каждое мое действие было направленно на то, чтобы доказать обратное. Какая, однако, насмешка. Жизнь-сука, знатно постебалась над нами. И что теперь будет-страшно даже представить. Да и будет ли вообще? Что может быть, если я ничего не сберегла? Ничего у меня ни осталось, кроме любови, да и та-жалкая, испачканная, больная. А Олег заслуживает лучшего и большего, гораздо большего, чем такое ничтожество, как я! Эти мысли рвали и без того изорванную душу. Слезы медленно текли по щекам, но я их даже не замечала. Смотрела в даль, на пылающий закат и понимала, что вот также закатывается мое персональное солнце. И больше в моей жизни не будет тепла, не будет света - ничего не будет. Ибо всем для меня был Олег: он был солнцем, освещающим мой путь, наполняющим меня жизнью. Теперь же близилась холодная, беззвёздная ночь. Вечное затмение…. Готова ли я к этому? А разве к такому можно подготовиться? Нет и еще раз нет! Более того-я все еще надеюсь, что не придется, ибо даже представить свою жизнь без Гладышева - уже больно. Нет мне без него жизни! Нет и не будет, сколько не готовься. А я хотела жить. Все еще хотела, потому что если ни я, то уже никто не сделает моего любимого мужчину счастливым. Он просто не позволит. А я счастья ему хочу, поэтому необходимо бороться до конца, сделать все, только бы спасти, только бы уберечь нас! Необходимо хорошенько обо всем поразмыслить, и определиться, как действовать дальше. да, да, эта идиотка в моем лице все еще трепыхается-вы правильно думаете. Поэтому я решила поехать к Кристине, показываться Олегу в таком виде ни в коем случае нельзя. Я должна была прийти в себя, успокоиться и решить все. Но прежде, чем тронуться в путь, выкинула карту памяти из видеорегистратора, чтобы исключить непредвиденные сложности. Мало ли… Когда я подъехала к Крис, уже стемнело. В дороге меня опять накрыло шквалом эмоций и отчаянных мыслей, поэтому в квартиру подруги я ворвалась в слезах, насмерть перепуганная, оного и не сразу поняла, что мы не одни. Когда же из кухни вышел Антропов, у меня земля под ногами пошатнулась, и я едва не потеряла сознание, чем всполошила шокированных Антропова и Кристину. Подруга что-то кричала о скорой помощи, я же смотрела на Мишу и понимала, что вот теперь уже точно ВСЕ! Меня затрясло, слезы побежали по щекам, мысли лихорадочным калейдоскопом завертелись в голове, путая меня и доводя до безумного состояния.

– Пожалуйста, не звоните Олегу! Никуда не звоните. Я прошу!
– умоляла я, глядя шальным взглядом на Крис и Мишу.
– милая, пойдем в ванную, - осторожно начала Кристина, приобняв меня.
– Не звоните никуда, со мной все в порядке. Пожалуйста, не звоните, - продолжала я тараторить, дрожа всем телом. Мои силы были на исходе. Я чувствовала, что еще чуть-чуть и отключусь от перенапряжения. И это пугало больше всего. ибо я знала, что пока буду без сознания, произойдет нечто непоправимое. А этого допустить я никак не могла, поэтому цеплялась за реальность, как дикая.
– Тише, девочка, успокойся, - мягко обратился ко мне Антропов, беря за руку.
– Тебе сейчас нужно отдышаться, отдохнуть и чего-нибудь выпить, а потом мы решим, что делать дальше. Согласна? Я все еще не понимала, что он говорит, поэтому ему пришлось несколько раз повторить мне одно и то же, прежде, чем я согласно кивнула, хоть и не верила ему.
– Умничка, - улыбнулся он и приобняв, повел к ванной.
– Тинуль, иди, помоги ей, - кивнул он застывшей подруге. Она тут же спохватилась и сглотнув слезы, поспешила ко мне. Я не представляла, как выгляжу, но судя по бледным, как полотна, лицам Антропова и Крис, очень живописно.
– Пожалуйста, только не звони!
– попросила я вновь, перед тем, как войти в ванную, хоть и знала, что просьба бессмысленна. Помедлив, Миша кивнул и оставил нас наедине с Кристиной. Когда дверь за ним закрылась, меня будто отпустило, в глазах потемнело, и я пошатнулась.
– Держись, Януль, - подхватила меня Крис и усадила на бортик ванной.
– Держись, моя милая.
– Помоги мне, Кристин. Пожалуйста, помоги! Мне так страшно,- вцепилась я в нее, как утопающий в спасательный круг, прожигая затравленным взглядом.
– Тсс, малышка, ты в безопасности, все будет хорошо!
– воскликнула она со слезами на глазах.
– Не будет. Ничего уже не будет. Я такая дура!
– захлебнулась я слезами. Подруга притянула меня к себе и крепко сжала в объятиях.
– Успокойся, моя девочка, успокойся и расскажи мне, что произошло, - прошептала она, укачивая меня, словно маленькую. Я покачала головой, не в силах выдавить из себя больше ни звука.
– Кто это сделал с тобой?
– продолжила она, заглядывая мне в глаза. Я задрожала и отвела взгляд. Кристина же еще больше побледнела.
– О, боже! Да как же это….
– Это уже неважно, - перебила я ее, не в силах вспоминать весь этот кошмар, поэтому переключилась на основную проблему.- Главное-как объяснить все Олегу. Что мне ему сказать? Кристина тяжело вздохнула и отстранившись, вгляделась в мое лицо, заключив его в ладони.
– Правду, Ян. Нужно сказать правду. Все зашло слишком далеко, - произнесла она тихо, но настойчиво. У меня сжалось сердце от понимания, что подруга права, но в душе тут же поднялся дикий страх, и я как безумная, отрицательно замотала головой, прикусив до крови губу, глотая текущие по щекам слезы.