– Садись за столик, я угощу тебя особым напитком, – кабатчик доброжелательно кивнул в направлении окна.

Кресло было удобным, несмотря на хлипкий вид. Ветерок свеж, разговоры тихи и расслабленны. Откуда-то издалека доносились слегка фальшивящие звуки флейты, но это только добавляло очарования тихому летнему вечеру. Немногочисленные завсегдатаи играли в шашки и домино, потягивая напитки из высоких бокалов и тяжелых глиняных кружек. Рядом с досками для игр притулились легкие закуски – сырные шарики, сухарики в чесночном соусе, креветки и кольца копченых кальмаров. Две немолодые женщины за соседним столом негромко сплетничали под ароматный чай, смакуя кусочки кремового торта и раскладывая пасьянс... Статусу обители порока, как их описывают в книжках, это заведение совершенно не соответствовало.

Кабатчик подошел неслышно, легко удерживая одной рукой увесистый серебряный поднос. На нем высился узкий сосуд с длинным изогнутым носиком и фигурной крышкой, изящная чашка и тарелочка с обжаренными ломтиками белого хлеба и кубиками масла. Ловким движением кабатчик намазал маслом хлеб, налил в чашку содержимое кувшинчика и с дружелюбной улыбкой поставил все передо мной. Напиток и вправду был незнаком. Горячий, густой, светло-коричневый с бежевой пенкой... он пах одновременно и горько, и сладко. И на вкус оказался таким же.

– Что это?

– Какао, дар далеких земель, – с улыбкой пояснил кабатчик и присел рядом. – Варится из особых бобов и молока.

Я внутренне содрогнулся и сглотнул, сдерживая тошноту. Молока? Сырья для сыра и масла? Употреблять в пищу жидкость, вырабатываемую коровами... Но в семье нас учили вкушать самые экзотические блюда, не выдавая отвращения. Я хрустнул хлебцем и смело отпил еще. Кабатчик испытующе смотрел на меня:

– Меня зовут Умин. Ты будешь желанным гостем в моем заведении, – ободряюще кивнул он вслед следующему глотку.

– Спасибо, Умин. Мое имя Аль-Тарук, и я рад быть твоим гостем, – столь же церемонно ответил я.

С каждым новым глотком напиток казался все приятнее. Последние капли растаяли на языке, оставив на прощанье вкус тягучей сладости.

– «Какао»... – я покатал его во рту, – очень подходящее слово.

– Лучше всего его пить долгими зимними вечерами. Приносит душе радость, а животу сытость. Я варю какао для своих особых клиентов... Мало кто способен оценить напиток по достоинству.

– У нас не принято употреблять в пищу молоко.

– Да. Это было твое маленькое испытание, – лукаво улыбнулся Умин, сверкнув своими чудными очами.

Он заговорщицки наклонился ко мне и заговорил нараспев, как сказитель:

– Молоком диких кобылиц вспаивают могучих батыров кайджунских степей, молоком тучных коров лакомятся черноокие нежные красавицы Зебанавара, молоком упрямых жилистых коз поддерживают силы горняки Канамарки... и только благословенный Бахар отвергает этот дар жизни.

Он откинулся на спинку стула, жалобно скрипнувшую под весом массивной спины, и торжественно воздел вверх палец:

– Но какао не для простых людей, а среди бахарцев есть о-о-очень непростые люди. Бобы привозит брат мой, торгующий с заморскими странами. Говорят, жители их черны как ночь, скоры на расправу и верны в приязни. Этот напиток предназначен для ищущих необычного... Сегодня я угощаю тебя за свой счет, но надеюсь, – хитро улыбнулся он, – ты еще не раз придешь насладиться им по собственному желанию.

Я согласно кивнул, околдованный цветистой вязью слов.

С этих пор стал заходить к Умину почти каждый вечер. Дорогое какао заказывал не часто, под особое настроение, в основном пил чай со сладостями и наблюдал за посетителями. Степенный поставщик воды Суфьян ад-Фатых любил сравнивать качество вин из разных частей империи. Он много путешествовал и, казалось, по единственному глотку влаги мог воссоздать вкус мирового океана. А уж если глоток был не один – мировой океан становился ему по колено. Владелец самой большой местной оранжереи Мулилле Ананта был страстным спорщиком и азартным игроком, исследующим пороки и пристрастия всех холостых жителей квартала в надежде найти надежных мужей для своих, безусловно, прелестных, но, увы, многочисленных дочерей. Этим же занималась Ло Лита, молодая вдовушка учителя классической словесности Гуаньберта Гуаньберта, скончавшегося в весьма преклонных годах. Стоит уточнить, что действовала она в собственных интересах. Постепенно они привыкли к моему присутствию и приняли в свою компанию. Я то присоединялся к играм в шашки или кости, то меня привлекали к дискуссиям о проблемах воспитания подрастающего поколения, где я служил в доводах оппонентов примером как «pro», так и «contra».

Не меньше поводов для бесед находилось и у остальных завсегдатаев. Иногда разговор за одним столиком перекидывался на соседние, а там захватывал и весь сад, и в этом общем разговоре каждый мог высказать свое мнение и задать вопрос. Тут уж я только успевал крутить головой по сторонам, чтобы не пропустить ни единого слова. Доставалась мне также порция сплетен, будоражащих квартал. С некоторых пор причиной бурных споров была загадка личности таинственного незнакомца, скрывающего лицо широкополой шляпой, а фигуру – длинным плащом. Он появился в квартале не так уж давно, но уже оставил после себя шлейф разбитых сердец молодых служанок, садовниц и ткачих. Но в последние дни очарование тайны незнакомца слегка померкло: все судачили о загадочной шайке воров, появившейся в квартале. Все больше общественное мнение склонялось к тому, что преступники не были людьми, и проводило аналогию с происшествиями в «БакОлейной лавке». Заодно услышал, что причиной пошатнувшихся дел Шая обьявила козни злых духов, которых смог укротить духоборец Мельхиор. А свое постепенно выправляющееся финансовое положение оправдала прибытием каравана с товаром, заказанным и оплаченным давным-давно. Хорошо придумала, Любой мог подтвердить, что Мельхиор действительно проводил ритуалы изгнания на складе, и только я знал, что они не подействовали. Добропорядочные обыватели сожалели, что не могут немедленно воспользоваться профессиональными услугами для защиты имущества, поскольку упомянутый духоборец отбыл по своим духоборческим делам.