Конь бежал споро. В бездонном небе звенели жаворонки. Ещё выше, чем жаворонки, на белоснежном краешке тучки маленькой точкой приклеился орёл.

На одну из придорожных могил-курганов подскакал Трощинский.

— Пан генеральный писарь объезжает коня? Га-га-га!

С высоты виднелась дорога. При взгляде на весенние полупрозрачные краски человеческое сердце смягчается, как воск. Так считал Орлик, огорошенный разговором с гетманом.

— Пилип! — оглянулся Трощинский. — Так...

Казаки на шляху горланили песни, проезжали мимо высокой могилы.

— Кочубей... — вспомнил Трощинский, но Орлик прервал:

— Разреши чернодубским бродягам написать суплику. За гетманом, мол, не пропадёт... А в Белой Церкви — без лишнего шума в подземелье. Сколько их?

— Двое... Видишь, один, Журбенко Петро, вражий сын, размалёвывал церковь, что на гетманский кошт отстроена в Чернодубе. У того самого зографа учился, который намалевал гетмана в виде рыцаря.

Орлик улыбнулся, лишний раз показывая, какую силу имеет в гетманщине генеральный писарь, какие подарки следует давать ему за совет.

— Гетман — фундатор и донатор во многих церквах. Бумаги же проходят вот через эти руки, — выставил он длинные пальцы, на которых против солнца сверкнуло золото перстней. — Они и саблю держат, и перо. Ну, не выкалывать глаза, не ломать им рук и ног... Уговорите вступить в сердюцкий полк. А церковь... Правда, гетман любит посматривать на ту парсуну... Но это только мечтательные зографы полагают, будто можновладцы их помнят. Дураки...

Орлик пришпорил коня. Кто узнает о ночном разговоре? Сказал гетман: нужно обо всём забыть, — стоит, однако, подумать...

Высоко в небе плыли лёгкие белые облачка.

Это — тюрьма. Сырые камни, отвратительные крысы, которые сразу выползают из своих убежищ, достаточно человеку прилечь. Коварные решётки, мощные стены, за которыми угадывается жизнь, прочие, ещё такие неведомые узники...

До Днепра ехали долго. Никто не удивлялся, что молоденькие казаки догоняют войско. Пока варили кашу на треножнике, кони набирались сил. Вода постепенно уходила с низких мест, укрытых бледной травкой. Дороги и стежки обрастали густою зеленью. Чаще завиднелись путники: пешие, конные, ватаги жебраков, монахов, чумаков, торговцы с богатыми возами под воловьими окаменелыми шкурами, казацкие отряды, длинноногие, выбритые до блеска на щеках москали с белыми ремнями на зелёных узких кафтанах... В первые дни движение на шляхах казалось беспорядочным и бесцельным, пока из разговоров не стало понятно, что у каждого движущегося по шляхам человека есть своя причина для длительного путешествия.

Переправившись на пароме через широкий Днепр, на белый речной песок, издали перекрестились на киевские реденькие церкви по высоким зелёным горам. Маляр долго оглядывался, стараясь запомнить краски. Заднепровская земля пестрела тоже редкими белыми стенами. Зато на ней много лесов, и людей на шляхах там ещё добавилось. Особенно возле придорожных криничек. Наука чернодубского деда Свирида уже не удовлетворяла молодых путешественников. Они полагались на самих себя...

Тёмным вечером, по пути к хутору, о котором на шумном распутье поведал слепой кобзарь с маленьким одноглазым поводырём-мальчишкой — будто там уже и гетманская застава, — из мрака закричали в несколько голосов:

— Кто такие?

— Куда Бог несёт?

— А ну, стойте!

Оглянулись хлопцы — место глухое. А дорога хорошо протёрта колёсами и копытами. Пришлось придержать уставших коней.

— Мы к гетманской милости!

Спрашивать могли казаки. Зачем скрывать?

— Гетманской? — приблизился огромный всадник. — Гетман ждёт...

Посмеиваясь, он — по голосу молодой — начал выспрашивать обо всём поподробней. Спутники его, тоже верховые, торчали под деревьями. Наконец хлопцы услышали, что перед ними казацкая застава. Это — сотник, по имени Онисько. Завтра просители будут в генеральной канцелярии. Хорошо? Ну, хорошо...

— Тогда за мною!

Продвигаясь в окружении новых знакомых, увидели несколько пустых строений. Нет там собачьего лая, ворота отброшены. В соломенных стрехах ветровы песни. Как раз посыпался густой весенний дождь. Казаки начали привязывать коней к мокрому паркану, от которого уцелело несколько низеньких столбиков и одна-единственная жёрдочка, прикреплённая к ним лыком. В окошке, правда, сквозь осыпанные дождём стёклышка затеплился огонёк, обозначилась кружка в тонких женских пальцах. Но войти в тепло не пришлось. Казаки неожиданно схватили за руки, обезоружили. Хлопцы вздумали сопротивляться — им ещё и перепало. Всё получалось вроде бы точно так же, как и в недавней стычке с гультяями. Только там с гультяями, а это кто такие?

Следующей ночью связанных чернодубцев везли на возу неизвестно куда, потому что на вопросы сердюки — таки сердюки! — не отвечали. Петрусь не робел: гетман накажет за кривду! Пусть только прочтёт суплику, которую сотник разрешил подать! Подвыпившие сердюки — в хохот! Да, гетман читает! На то и грамотен! Подскакал и сотник Онисько. Выходит, это он так безбожно заманил в западню?

— Молчать! — закричал сотник Петрусю. — Грамотей чёртов! Здесь на всё гетманова воля! Гадай по звёздам, куда везём!