У Марка ответ готов:

— Мы не решаем... Кто заварил кашу — пусть расхлёбывает!

— Овва! — снова Яценко. — Все равны, да кто-то решает, а кто-то кровь свою проливает. Цыбуле голову дурите! Он во дворе пляшет.

Марко опростал кружку, а мать ему на выручку:

— На Сечи полно пожилых! Все равны, да у старых ума побольше!

Яценко приумолкнул. Сизые щёки только шевельнулись. Хотелось бы услышать, как поддерживают запорожцы царя. Запорожцы — сила...

Журбиха добавила:

— Страшно на войну отпускать дитину... За чужой головой идёшь — и свою несёшь... Да ещё о шведах такое рассказывают. Пусть и далеко они...

— Где брат Петрусь? — настаивал Марко.

— Ой, про Петруся забыли! — всплеснула руками Журбиха. — Не рассвело ещё, как ушёл. Он же в церкви день и ночь. Хвалят люди... Скоро поедет под Батурин. Уж и торбы готовы. А когда нашу церковь высвятят — будет ему подарок от гетмана! Так говорил пан Быстрицкий.

Лицо у Петруся было белое, словно не записанная кистью церковная стена.

— Сыну, — упрекнула его Журбиха. — Ты бежал от самой церкви?

Петрусь, отдышавшись, ухватил брата за синий рукав:

— Пойдём, покажу...

Люди покидали хутор. Песен — ушам больно. И драки нет — Цыбуля спит под валом на куче жёлтой соломы, которая исходит на солнце последним прозрачным шаром. День сегодня тёплый.

— Возьмите бричку! — посоветовала мать сыновьям. — Старый! Дай бричку!

— Сам отвезу, Христя! — Журба помолодел лет на двадцать.

Наймит мигом впряг лошадей. Братья снова стояли на высоком крыльце — молодые, длиннолицые, похожие друг на друга. Как не радоваться счастливым родителям? Журбихе одно удивительно: Петрусь уже взрослый парубок, а рядом с Марком кажется ещё очень молоденьким. Тот запорожец, широк в плечах, но...

— Видишь, сияет? — указал младший брат старшему на церковь.

— А кто деньги платит?..

Известно: не любят запорожцы гетмана.

Но глаза Петруся блестели:

— Что-то особенное покажу...

Журба сам взялся за вожжи:

— Сыновей везу!

Цокот копыт о твёрдые камни — тела влипли в сиденья. А под колёсами уже шорох мелкого дорожного песка.

— Знаешь, в ясную погоду с колокольни видны кресты на гадячских церквах! — не усидеть и на возу Петрусю. — Может, и сегодня...

Отец надвинул на глаза шапку. Поделился с сыновьями:

— Где-то сейчас Денис наш? Куда этот швед направляется?

Сыновья тоже насупили брови. Средний брат Денис в гетманском войске. За Днепром. Зимой собирали на поход деньги. Люди платят датки, а на поход — отдельно. Вроде царский приказ: вести войско. Так твердили есаулы, есаульчики, господари замков. Так говорил Журба. А люди всё равно отказывались платить.

Петрусь уважает Дениса. Оба брата учили его казацкой науке. Как неутомимый зограф Опанас — малярской. Умеет Петрусь рубить саблей, уклоняться от удара. Казацкому сыну это очень пригодится...

— Давно нет вестей от Дениса, хлопцы...

Марку, видать, не по нраву, кому служит Денис.

Как и то, кому угождает отец... А вот малевание... Что скажет Марко?..

На майдане, спрыгнув на землю, отец вдруг припомнил:

— Я же кума оставил!.. Взгляну, хлопцы, и пойду!

— Берите бричку! — в один голос сыновья. — Мы пешком...

Уговорили. Отец прошёлся вдоль стен внутри церкви, что-то сказал говорливым позолотчикам, пошутил с церковным сторожем, а так — не впервые ему уже здесь любоваться. Вышел, и сразу под бричкой загудела земля.

Петрусь повёл брата от изображения к изображению. Сторож пошевеливал в жаровнях огонь, чтобы поскорее просыхали церковные стены, да высоко поднимал факел, когда хлопцы заходили в тёмные углы. Холодные прищуренные глаза Марка понемногу оттаивали от быстрой братовой речи — тот заговорил ещё уверенней, прижимая к стене руку, божился, что краски обжигают кожу. Вот, к примеру, червень... Сквозь любую иную краску просвечивает... Её очень ценил покойный зограф Опанас...

Марко наконец улыбнулся: