Шрифт:
— Ну, шнель! — повысила голос Анна, не сводя тяжёлого взгляда с бывшей государевой невесты. — Умеют ли подданные мои плясать русский танец?
Сколько раз танцевали княжны, графини со своими дворовыми девушками, а тут — как окаменели... На лице Катерины боролись смирение и отчаянная гордыня, нежелание следовать приказу. Надо было что-то делать! Наталья заметила подбадривающий жест Анны Леопольдовны, которая всегда к ней благоволила, и сделала шаг, второй, вынула платочек...
— Нох айн маль! — дала знак музыкантам Анна, они заиграли сначала.
Взмахнув платочком и согнув тонкий стан, гибкая, словно ива, Наталья поплыла по кругу. За ней последовали Головкина, Головина... Сама Анна была весьма искусна в танцах, и оттого придирчиво оглядывала княжон и фрейлин. Но Катерина так и не двинулась с места.
Выждав ещё несколько минут, императрица подошла к ней — ударила по щеке! Зала замерла. Попугай у карлицы истошно закричал: «Мак-си, Мак-си!» Танцующие остановились, но Анна крикнула: «Вайтер! Дальше!» — и музыканты с новой силой заиграли. Всё смешалось, танцующие, потеряв ритм, нелепо топтались на месте...
Неведомо что могло бы ещё прийти в голову Анне, но тут кто-то заглянул в залу, сделал знак, и она, шествуя важно, пересекла залу и скрылась за дверью.
Гости ещё пребывали в шоке, а музыканты заиграли весёлый немецкий мотивчик.
Анна долго не появлялась. Вот уже Долгорукие и Голицыны не могут скрыть тревогу: что случилось, неужто всё рушится? Кто виновник сего злого произволения? Тянулись мучительные минуты...
Вошла она в сопровождении Черкасского, Головкина, Кантемира с загадочной улыбкой на лице. Улыбка эта не могла означать ничего, кроме перемены в решении. Заговорила Анна смиренным тоном:
— Видит Бог, послушалась я верховников, подписала ихние кондиции... согласная была... однако неведомо было .мне, что есть и иные силы возле российского престола... Просьбы свои изложили они в челобитной... Читай, Василий Никитич! — кивнула Татищеву.
Верховники замерли. Лицо Василия Лукича передёрнулось. До него с трудом доходил смысл слов, которые читал Татищев:
«Величие и незыблемость монархии... сие есть лучшее устройство общества... Дворяне просят государыню разорвать мерзкие кондиции, составленные верховниками... править единовластно...»
Наслаждаясь произведённым эффектом, Анна взяла бумагу с кондициями, мстительно взглянула в сторону Долгоруких и разорвала бумагу на части, спокойно заметив:
— Могу ли перечить я дворянству российскому?.. Посему — распускаю Верховный совет и править стану самодержавно!
День для русской истории выдался исключительный: Россия могла стать, но не стала парламентской республикой. Увы! Мечта Д. М. Голицына о европейском правлении лопнула. Он говорил потом: «Много было званых, да мало избранных... Пир был готов, но званые не захотели прийти. Знаю, что головой отвечу, но я стар, жить мне недолго. Те, кто переживут меня, натерпятся вволю».
С властью у русских всегда нелады. Может быть, они не рождены властвовать? Власть опьяняет их хуже наркотиков, крепче вина, сильнее войны и охоты... В самом деле: Анна двадцать лет жила спокойно в немецкой провинции, к чему бы ей власть, но услыхала упоительный её зов — и помчалась. Так же и Павел I, и Анна Леопольдовна...
Но одно дело самодержавная власть, иное — власть аристократии, лучших её представителей, хранителей нравственности и культуры. Шереметевы шли к богатству и славе годы и столетия, соединяя накопление материальных ценностей с духовными. Тут и неутомимые воинские труды фельдмаршала, и удачная женитьба сына, и неустанная забота внука о культуре, и радение Сергея Дмитриевича в XIX веке о сельском хозяйстве — к концу жизни у него были десятки имений в 30 вотчинах (кстати, управляющие чаще немцы), и забота о церковно-приходских народных школах, и истинное православие...
Впрочем, чтобы понять хотя бы отчасти особенность русской аристократии, надо вникнуть в судьбы всех Шереметевых и их родственников, пересказанные в этой книге. Их правилом было — не смешивать политику и мораль, не красить одной краской инакомыслящих.
Т. А. Аксакова-Сиверс рассказывает такой характерный эпизод. В 1905 году либеральная волна так широко охватила Россию, что граф Нессельроде отправился в Париж уговаривать французов не давать денег русскому правительству. За это он был лишён придворного сана. Кто-то удивился этому в присутствии Сергея Дмитриевича, и того охватил приступ неукротимого гнева, ибо для него это был новый пример деградации русского дворянства. Произошла ссора, после которой задавшие неуместный вопрос ожидали, что Сергей Дмитриевич не станет им более материально помогать. Но опасения оказались напрасны: переводить политическое недовольство в область денежных отношений было совершенно не в стиле Шереметевых.
Широта натуры, щедрость, демократизм общения, благородство — вот качества, которыми были они сильны. Сергей Дмитриевич со всеми людьми общался так, словно между ними не было никакой разницы ни в общественном, ни в материальном отношении.
ПОВЕНЧАНЫ С ТРУДНОЙ СУДЬБОЙ
I