Как будто он спрашивал. Присаживаясь на стол, Ирис мельком огляделась. Человек-Без-Имени возился с загоревшимися экранами, подключал аналитические модули, распутывал провода и поминутно посматривал в ее сторону — мягко, дружелюбно, как будто все думал спросить, удобно ли она устроилась. Комнатушка была тесная, плотно обставленная, прямо-таки забитая аппаратурой, но в целом от обычных лабораторий Человека-Без-Имени она не отличалась. И зачем такая срочность? С квартальной диагностики прошло всего две недели — вряд ли за это время что-то сильно изменилось. Но Ирис прекрасно знала, что диагностики Человека-Без-Имени — совсем не то, что кажется и вовсе не то, что говорит он сам. И его кривая, неприятная улыбка подтверждала ее подозрения.

У Ирис, конечно, не было пристрастий в человеческом смысле, и если она что-то любила или ненавидела, то мысли эти основывались на одних лишь фактах. Но сейчас она вдруг подумала, что готова ненавидеть Человека-Без-Имени и без логики. Просто за то, как он так лицемерно-заботливо на нее смотрит. За то, какая у него кривая, уродливая улыбка. За то, какой яркий у него сенатский плащ и за то, что он таскает его повсюду, как форму, словно не может наиграться со своим высоким назначением. За то, какие у него тонкие, почти женские пальцы. За то, как он сутулится и смотрит криво, исподлобья, как будто ждет внезапную подлость отовсюду.

Только и эти мысли были фактами, и Ирис это прекрасно понимала. Значит, Человека-Без-Имени не ненавидеть было никак нельзя.

— Приляг, пожалуйста, на спину, — ласково попросил он, готовя провода. — Я отключу тебя ненадолго, ты и глазом моргнуть не успеешь.

Ирис подумала, что обошлась бы и без любезностей. И зачем он так с ней расшаркивается? От Человека-Без-Имени веяло затаенной злобой, знакомой уже неустроенностью и непонятным, тоскливым стремлением. Впрочем, все эти волны ощущений сглаживались, стоило ему заняться Ирис, и тогда — то ли от того, что в работе думать было некогда, то ли потому, что Ирис никогда не задавала лишних вопросов — его взгляд теплел. А на вопросы он никогда не отвечал, вот и толку спрашивать не осталось.

Она легла, отключила сигналы о том, что металлическая столешница холоднее некуда, и закрыла глаза. Человек-Без-Имени отыскал в ее волосах отсек доступа к процессору и продиктовал команду отключения.

А потом Ирис проснулась.

Если во сне она свое тело чувствовала, то во время отключений она проваливалась в липкую, черную пустоту, и вспомнить из нее ничего не удавалось. Еще в первую свою диагностику, много лет назад, только начиная осознавать себя и свой разум, Ирис подумала, что непременно запомнит код отключения, ведь он срабатывает только произнесенный целиком. Но ей никак не удавалось. Что-то с этой крупной, важной командой было непонятное — слова вываливались из головы, стоило ей прийти в себя.

— Можешь подниматься. Потихоньку, — зазвучал заботливый голос Человека-Без-Имени.

Ирис посмотрела прямо в яркую лампу, которая била в глаза. Зрачки тут же сузились.

— Пока что все. Можешь идти.

Она спустила ноги со столешницы. В программах никаких изменений не ощущалось, только процессор запускался медленно. Как и всегда после очередного переподключения.

Человек-Без-Имени еще собирал какие-то группы цифр на голограмме, а поверху еще извивался какой-то график, но она отвернулась. Он никогда не расскажет ей, что именно он в ней меняет. И никакая это не диагностика, слишком уж нравится этому человеку копаться в ее голове.

И если бы не дефект, Ирис никогда бы об этом не узнала.

Спальня все еще пустовала, а с улицы доносились веселые крики, но Ирис понимала: времени в обрез. Встреча с Человеком-Без-Имени вышла не вовремя, и разобраться с чипом нужно скорее, еще скорее.

Столовый нож она нашла там же, где оставила. Подушка лежала нетронутой, на одеяле ни одной лишней складочки.

Крови вытекло больше, чем она ожидала, но паркет она, к счастью, не испортила. Под слоями биоматерий скрывалась электроника, и немного раздвинув надрез, Ирис увидела в зеркале то, что искала: крошечный темно-синий чип, который исправно передавал Центру данные о ее местонахождении. Она закрыла глаза, провела пальцем по надрезу и нащупала уголок платы. Потом отвела руку и повторила, запоминая ее положение. Зеркал в городе для нее не найдется. Потом аккуратно, чтобы ничего не повредить, Ирис сдвинула края раны. Кровь остановилась, но нужно было ее тщательно вытереть с кожи.

Она истратила все салфетки со своего прикроватного столика. Они густо пропитались ярко-красным, запачкали руки, и платье Ирис натягивала двумя пальцами — аккуратно и ловко, только бы не испортить ткань. Ведь если увидят следы крови на одежде, вопросов не миновать. Остались пуговицы, но тут за дверью послышись голоса и звонкий смех. Ирис зажала заляпанные кровью салфетки в кулак и спрятала его за спину. Платье расходилось на лопатках. Пришлось придержать его другой рукой.

Ирис распахнула дверь и сразу же скользнула в сторону. Соседки ее и не заметили: заливаясь наигранным смехом, они наперебой обсуждали последнюю партию.

Ей повезло: кабинки в ближайшем туалете пустовали, и она избавилась от улик в два счета. Потом включила теплую воду и стала намыливать руки. В слив потекла красная пена.

Дверь стукнула, и Ирис дернулась. Она так и не застегнула платье, и оно поминутно сползало с плеч.

К раковинам шагнула девчонка из младших. Она неумело улыбнулась, и ее ровная густая челка нелепо качнулась в сторону, как будто она жила своей жизнью, отдельно от головы.

Ирис поспешно смахнула с крана алое пятно. Взгляд младшей пробежал вслед за ее рукой. Розоватая вода, кажется, уже стекла, но что именно успела увидеть девчонка, Ирис не знала.