Мне было все равно! Нет, правда! Совершeнно безразлично! Ненависть на весь мир, отвращение к любым проявлениям земной жизни я почувствовала внутри. Павел был прав, любовь и чувства не для нас. Только механизм и хoлодный расчет. И в тот самый момент я решила для себя, что, если останусь жива и непременно вернусь в школу, раздавлю их всех, растопчу, сотру в порошок…

Быстро восстановившись от каких-то манипуляций, Пародин, перевернув меня на спину, подложил пару подушек мне под живот так, чтобы мои бедра резко были приподняты. Насколько могла, я выдохнула, пытаясь расслабиться. Совершенно не было сил сопротивляться. Мне трудно было даже голову повернуть. Я закрыла глаза. Подумалось, что, если не сопротивляться вовсе и никак не реагировать, то, возможно, я ему вскоре надоем. Он наиграется и отправит меня обратно после новогодних каникул. Ведь такое вполне возможно?..

Раздвинув мне ягодицы, и с силой прижимая их к бокам, он густо плюнул и вошел мне в зад, предварительно надев презерватив. Сжавшись от неожиданности, я замерла.

– Туго и совсем не разработано!.. Павел этим входом не пользовался? Странно! Он любит побаловаться с тугими дырочками!

Пародин меня насиловал. Грубо, властно и зло. Наверное, я ему нравилась. И, по-видимому, он так поступал из ревности к брату.

Еще раз выдохнула… Когда-нибудь кoнчится и это… Соломон…

Озноб уже не бил. Видимо, в инъекции содержалось что-то жаропонижающее. Я распластано лежала на кровати, сотрясаемая рывками Вадима…

Закончив, он встал и вышел. Вернулся с тарелкой бутербродов с бужениной. Молча протянул кусок и фляжку. Я отрицательно покачала головой.

– Клюквенный морс, – усмехнулся он.

Прoтянула руку.

Вкуса не чувствовала. Осточертело…

Некоторое время спустя

Дорогой Дневник!

Зимняя рыбалка на озере. Форель.

Он сам одел меня, вынес на руках и, усадив в утепленное кресло, сверху ещё укрыл зачем-то клетчатым пледом. Утренний мoрозный воздух щипал за нос и щеки. Нога почти не болела, наверное, от действия обезболивающих препаратов. Ярко светило солнце, ослепляли чистое небо и белизна снежных просторов. Заснеженные горы, окружающие озеро, казались игрушечными или какими-то нарисованными.

Метрах в пятидесяти от меня, на маленьком складном табурете Пародин сидел около круглой, прорубленной в слегка голубоватой ледяной глади озера, проруби. Держал в руках что-то похожее на удочку,только маленькую. Впрочем, вдаваться в подробности е буду, так как совершенно в этом не разбираюсь. Эта сволочь махала мне рукой и улыбалась, будто ни в чем не бывало! А я снова старалась изо всех сил думать о том, что это всё когда-нибудь кончится.

Через несколько минут на удочке заблестела первая пойманная рыбка. Вадим снял её с крючка и бросил на лед. Рыбка некоторое время вертелась, дергая хвостом, а потом затихла. Вот интересно, сколько я так буду барахтаться? н меня тоже поймал. И есть будет постепенно. Может, потом и вовсе убьет, когда адоем. А зачем ему недоучка от «белых», да к тому же ещё – игрушка брата! Как же я его ненавижу!..

За час морозной ловли у проруби образовалась небольшая кучкa из рыбы. Горячий кофе из термо-кружки я уже выпила. И легкий озноб начал пробирать измученное тело. Да и Пародину, видимо, уже надоело. Он начал складывать свое рыбацкое снаряжение в чехлы, а улов – в специальный контейнер белого цвета с доброй надписью «Утренняя зарядка».

Также на его руках я прибыла в дом и была усажена в деревянное кресло-качалку. Жарко горел камин,изредка выстреливая угольками от сухих поленьев. Немного согревшись, я принялась медленно снимать с себя верхнюю одежду. Пародин что-то делал на кухне, скрежетал ножами и шелестел чем-то. Видимо, готовил рыбу. Я засмотрелась на огонь и задремала.

– Вставай! – он подергал меня за руку,и я проснулась. – Будем обедать.

Инстинктивно подавшись вперед, я вскрикнула от боли и упала в объятья Вадима. Боль в ноге оказалась настолько сильной, что подступившая тошнота cковала горло.

– Раздевайся.
– Пародин прошептал мне на ухо и слегка прикусил мочку.

– Мне больно… - с трудом проговорила я.

– Я знаю. Раздевайся.

Стоя на одной ноге, я слегка касалась пола травмированной ступней. Расстегнула серебристую кофту, яростно кинула на пол! Казалось, боль стучала у меня в висках. Через голову рывком сбросила облегающую белую майку. На пол! Развязала шнурок на теплых штанах. уки тряслись. В глазах темнело не то ли от злости, не то ли от боли. н стоял и с усмешкой смотрел на меня. В его серых глазах отражалось пламя камина.

Я присела на край кожаного бежевого дивана и, до скрипа стиснув зубы, стала стаскивать с себя штаны.

– А ты хороша, когда злишься! – снова усмехнулся Вадим.

– Мне больно! – из оставшихся сил закричала я.

– Так и должно быть, - спокойно ответил он. – Раздевайся!

Я стянула штаны, старательно избегая забинтованной и уже пропитавшейся свежей кровью икры.

– Тусики тоже, - уточнил он.

Сняла.

– Ложись на живот.

Легла. Он вышел и вернулся со шприцем. Медленно ввел мне в ягодицу лекарство. Уже через минуту стало легче. Вадим провел рукой по моей спине, слегка задержавшись на изгибе. Затем спустился ниже, средним пальцем нащупывая вход в лоно. Я замерла в ожидании неизбежного…