Внизу, на заднем дворе, куда выходили мои окна, я увидела мальчика, который чистил сапоги одному из воинов. Демон смеялся и что-то говорил своему товарищу, стоявшему рядом, а я смотрела только на ребенка, чувствуя, как заходится сердце, как сильно хочется закричать, колотить в стекло, разбить его к чертям и орать, чтобы сын заметил меня.

Арис. Как он осунулся и похудел за это время…но больше поразило то, что он ловко выполнял свою работу. Значит, его научили. Моего сына. Сделали таким же рабом, как и я. В горе снова запершило. Я медленно выдохнула. Главное он жив.

Как он там, маленький мой? Кто заботится о нем, ведь он такой чувствительный, эмоциональный. Глухо застонала и ударила ладонями по стеклу.

– А девочка? Где девочка?

Обернулась к служанке. Та смотрела на меня, потом тихо сказала:

– Мне велено передать вам, что девочку продали, и если… если вы продолжите вести себя так, как сейчас, то и мальчику грозит та же участь.

Я медленно подошла к столу, чувствуя, как по щекам катятся слезы, швырнула тарелку о стену и повернулась к ней:

– Скажи ему, что, если тронет Ариса – я убью себя. Так и передай. А еще скажи своему Повелителю, что я требую встречи, что я хочу видеться со своим сыном.

В бессилии сползла на пол и закрыла лицо руками…Услышала, как она ушла, в желудке не просто урчало его скручивало от голода, словно все кишки слиплись между собой. Я легла на пол и закрыла глаза. Мой мальчик жив. Все остальное не важно. Я выдержу. Я должна выдержать. Если хоть немного былых чувств осталось в этом монстре – он придет ко мне.

Даже не заметила, как провалилась в сон после недели бессонницы.

Меня разбудил звук отпираемой двери, точнее, ее просто вышибли, и я, вздрогнув, приподняла голову.

Он стоял надо мной, расставив ноги в стороны и смотрел сверху вниз. Такой же как и раньше – грозный, ослепительно красивый, огромный, как скала и непримиримый в своих решениях. Побрит, в волосах опять сверкают кольца, нанизанные на скрученные пряди, кожа лоснится и на ней новые татуировки в виде разводов и лепестков. Когда-то Веда рассказывала мне, что каждый из таких лепестков означает победу над противником. Я жадно пожирала его взглядом…где-то в глубине сознания все еще ликовала, что он жив, и эта радость мгновениями уносила меня прочь от всех других мыслей. Вот он. Рядом. Как долго я мечтала об этом, просила и у Бога и у Дьявола увидеть его снова хотя бы один раз. Увидела, но, как и бывает в жизни, мечты далеко не всегда сбываются так, как мы этого хотим иногда они превращаются в издевательское подобие мечты. Ко мне вернулся совсем другой Аш. Монстр и чудовище. Наклонился ко мне, сгреб за шиворот с пола, так и удерживал на одной руке, глядя мне в глаза. Между широких бровей пролегла складка, прищурился, зрачки сужены и на дне слегка полыхают языки пламени. Больно смотреть, больно душать, потому что ненависть в них ощутима на физическом уровне.

Кивнул кому-то и в комнату вошла все та же служанка с подносом, поставила на стол и удалилась. Аш проводил ее взглядом и снова повернулся ко мне.

– Хотела меня видеть? Или хотела увидеть своего ребенка? Ради чего этот спектакль? А? Хочешь убедить меня, что готова сдохнуть? Или играешь со мной в игру «кто кого»?

Я молчала, смотрела ему в глаза и чувствовала, как мне хочется заорать, взвыть, молотить кулаками по его груди и кричать, чтобы он снова стал прежним. Это не выносимо, когда он такой чужой. Невыносимо потому что я не выдержу этой ненависти. Наивная, я тогда думала, что это предел того, что я могу перенести, но я ошибалась. Это было началом. Точнее, он даже не начинал. Он пока что смаковал свою победу и готовился к коронации. Пока что ему не до меня, я на последнем месте в списке Верховного демона Мендемая. И это черный список тех, кто полежит ликвидации.

Аш протащил меня к столу и швырнул на стул, придавил за плечи к спинке и прорычал мне на ухо.

– Ты умрешь тогда, когда я этого захочу, когда я наиграюсь тобой и посчитаю, что хватит, что ты мне надоела. До этих пор ты будешь делать все, что я скажу. А соответственно и есть, и пить. Давай. Взяла ложку и начала. Я жду. Моего терпения на долго не хватит – я накормлю тебя сам. Затолкаю этот суп в твою глотку. Игр не будет. Уже наигрались.

Толкнул за затылок к тарелке.

– Начала! Я жду!

Я смотрела ему в глаза, а потом смахнула тарелку со стола.

– Нет!

Ударил по щеке. Не сильно, скорее, унизительно, как бьют провинившуюся собаку. Потом наклонился ко мне и прошипел:

– Сейчас принесут еще одну тарелку и если ты снова ее разобьешь, то я прикажу не кормить твоего ублюдка. Он не будет есть ровно столько, сколько не ела ты.

Поняла меня?

Я резко встала из-за стола, оказавшись настолько близко к нему, что нас отделяли друг от друга миллиметры и я чувствовала, как от него исходит жар ярости и ненависти. Но даже в такой момент от его близости кружилась голова, а от голодного желания сжать его в объятиях, спрятать лицо у него на груди, сводило скулы.

– Понятно! Мне все понятно. Ты решил бить по самому больному. Низко и мелочно мстить мне через моего сына. С каких пор Верховные демоны воюют с детьми? Или вас и этому учили с детства? Впрочем, у вас вряд ли было нормальное детство. Вы все не умеете любить! Никого, кроме себя самих!

Я видела, как наливаются кровью его глаза, как в них плескается пламя, он резко схватил меня за горло и рванул к себе.

– Нас учили убивать все, что движется, и не важно, ребенок это или женщина. На войне это не имеет значения. То, что он все еще жив, просто чудо и то, потому что я дал слово, а мое слово дороже его жизни, поняла?