Гай скосил на него глаза.

— И все-таки неблагоразумно нам с тобою видеться. Зачем ты приходишь?

Но он сам знал, зачем. Затем, что его жизнь с Энн притягивала Бруно. Затем, что он и сам получал нечто от этих встреч — некое мучительное, противоестественное наслаждение.

Бруно глядел так, будто знал наперед все его мысли.

— Ты мне нравишься, Гай, но помни — против тебя у них гораздо больше, чем против меня. Если ты меня заложишь, я смогу вывернуться, а вот сам ты — нет. Херберт может вспомнить тебя, и это факт. Энн может вспомнить, как странно ты себя вел в то время. И царапины. И шрам. И все мелкие улики, которые сунут тебе под нос — пуля малого калибра, клочки от перчаток… — Бруно декламировал медленно и с любовью, словно смакуя старые воспоминания. — Против меня тебе не выстоять, поверь.

37

Как только Энн позвала его, Гай тотчас же понял, что она заметила вмятину. Он собирался сделать ремонт, но забыл. Сначала он сказал, что не знает, потом признался. Он брал яхту на прошлой неделе и врезался в бакен.

— Только не извиняйся, — насмешливо проговорила Энн, — это, право, пустяк. — Он встала и взяла Гая за руку. — Эгон мне сказал, что ты брал яхту. Так ты из-за поломки мне ничего не рассказывал?

— Наверное.

— Ты плавал один? — Энн чуть-чуть улыбнулась: Гай был не таким уж хорошим моряком, чтобы плавать в одиночку.

Бруно позвонил и настоял на том, чтобы покататься. Джерард зашел в тупик с Мэттом Левином — тупики преследовали его — и Бруно непременно хотел это отметить.

— Я плавал с Чарльзом Бруно, — сказал Гай. Нынче он захватил с собой свой револьвер.

— Это все прекрасно, Гай. Только почему ты с ним снова встречаешься? Я думала, он тебе так противен.

— Прихоть, — пробормотал Гай. — Я тогда два дня работал дома, взаперти. — Гай знал: Энн вовсе не находила, что все прекрасно. При ней «Индия», — ее медь и дерево, выкрашенное в белую краску, сияла незапятнанной чистотой, как статуэтка из золота и слоновой кости. А тут Бруно! Теперь она Бруно не доверяла.

— Гай, это не его мы встретили тогда вечером у твоего дома? Помнишь, он заговорил с нами в снегопад?

— Да, это был именно он. — Пальцы Гая беспомощно сжались, ощутив в кармане тяжесть револьвера.

— Почему он так привязан к тебе? — Энн как бы невзначай последовала за Гаем на палубу. — Ведь архитектура его не особенно интересует. Я это поняла из разговора с ним на вечеринке.

— Я тоже не особенно интересую его. Он просто не знает, куда себя девать. — Только бы отделаться от револьвера, подумал Гай, тогда можно спокойно разговаривать.

— Ты встретил его в институте?

— Да, он болтался по коридорам.

Как легко лгать, когда лгать необходимо! Но ложь уже опутала своими щупальцами его ноги, тело, мозг. Однажды он ошибется и скажет что-нибудь невпопад. Ему суждено потерять Энн. Может быть, он теряет ее сейчас, в этот момент, когда закуривает сигарету, а Энн стоит, прислонившись к мачте, и смотрит на него. Тяжесть револьвера пригибала к палубе, и Гай решительно повернулся и направился на корму. За спиной он услышал шаги Энн по деревянному настилу — легко, неслышно ступая в теннисных туфлях, она уходила в обратную сторону, к кубрику.

День выдался хмурый, предвещающий дождь. Медленно, с натугой «Индия» раскачивалась на зыблющей поверхности моря и казалась не дальше от серого берега, чем час тому назад. Гай облокотился о бушприт и посмотрел вниз, на свои ноги в белых штанах, на синий с золотыми пуговицами пиджак, извлеченный из рундука «Индии», принадлежащий, возможно, отцу Энн. Он мог бы стать моряком, а не архитектором, подумалось Гаю. В четырнадцать лет он страстно мечтал о море. Что тогда помешало ему? Какой стала бы его жизнь без — без чего? Без Мириам, конечно. Гай резко выпрямился и вынул револьвер из кармана пиджака.

Опустив локти на бушприт, он держал пистолет над водой обеими руками. Какая умная игрушка, подумалось ему, и как невинно она выглядит сейчас. Да и он сам… — и тут Гай разжал руки. Револьвер перевернулся разок, плавно, в совершенном равновесии частей, послушный, как всегда, — и, наконец, исчез.

— Что там такое?

Гай обернулся и увидел Энн, стоящую на палубе у каюты. Их разделяло десять или двенадцать футов, прикинул Гай. Он ничего, абсолютно ничего не смог придумать в ответ.

38

Бруно застыл в нерешительности перед стаканом виски. Стены ванной комнаты раскалывались на мелкие кусочки, словно на самом деле их здесь вовсе и нет, или он, Бруно, стоит совсем в другом месте.

— Мама! — в страхе проблеял он, но тут же устыдился и осушил стакан.

Потом на цыпочках вошел в комнату матери и разбудил ее, нажав на кнопку у постели, давая знать на кухню Херберту, что пора нести завтрак.

— А-ах! — зевнула она, потом улыбнулась. — Ну, как ты? — Похлопав сына по руке, она выскользнула из-под одеяла и отправилась в ванную.