— Черт возьми, Роуз.

— Она действительно потрясающая. Даже в этом платье.

— Не будь стервой, Роуз, — рычит Адам, голос его низкий и угрожающий.

— И не собиралась!

Я встаю, проталкиваюсь между ними, ненавидя то, что они говорят обо мне, будто меня здесь нет.

— Адам, прекрати. Все нормально. Она не была стервой. — Произношу с прерывистым дыханием. — Спасибо за советы, Роуз. Адам, давай просто пойдем, ладно?

Я проношусь мимо Адама и Роуз, выходя за дверь, мимо Зака, здоровенного охранника, прямо в толпу фотографов, ожидающих меня по другую сторону от веревочного ограждения.

Они менее чем в полутора метрах от меня, их десять, камеры заработали и начали сверкать вспышками.

— Как тебя зовут, дорогуша? Ты можешь назвать имя?

Вопросы посыпались внезапным шквалом с различными вариациями. Все они хотят знать мое имя, и я застываю в панике, уставившись на них широко раскрытыми глазами.

И тогда Адам становится за мной, кладет руку мне на талию, продвигая меня вверх по лестнице подальше от камер и вопросов, не говоря никому ни слова. Мероприятие еще продолжается, но теперь Гарет на трибуне говорит про «благородное дело» или что-то такое. Адам ведет меня прочь из зала в помещение, похожее на небольшую библиотеку с несколькими столиками, плюшевыми диванами и элегантными стульями, книжными полками, вытянутыми вдоль всех четырех стен и небольшим баром, за которым находится симпатичная, средних лет чернокожая женщина с тонкими дредами, одетая в ливрею отеля.

— Два Лабатта27, — рычит Адам, бросая двадцатидолларовую купюру на стойку.

Он тащит меня в угол комнаты, направляет к дивану, потом садится рядом со мной и прижимает к своему боку. Он огромный, твердый и реальный, рука обернута вокруг меня, а сейчас все рушится вокруг, во мне, на мне. Все, что рассказала мне Роуз, лишний раз заставляет чувствовать себя не на своем месте - лишней.

Холодная бутылка вдавлена в мою руку, и я делаю большой глоток, дышу, а затем делаю еще один глоток. Наконец, я смотрю на Адама.

— Почему я здесь, Адам? О чем ты думал? Мне здесь нечего делать. Каждый видит, что я как рыба, вытащенная из воды.

— Гребаная Роуз. Она не хотела тебя обидеть, у нее просто нет фильтра. Говорит, что думает, независимо от того, является ли это хорошей идеей или нет.

— Она во всем права. Я выгляжу так же странно, как и чувствую себя: дешевкой. Дешевое платье, дешевые туфли, макияж. Я... — С трудом сглатываю и начинаю все сначала. — И она сказала, что журналисты будут искать меня. Что мне делать, Адам? Боже. И еще все то, что происходит между тобой и Эммой Хейс?

— Мы не будем говорить о ней, — он произносит это с холодным ощущением завершенности, а затем устало вздыхает. — СМИ будут строить догадки в любом случае. Они всегда есть и всегда будут. Меня не волнует, что они говорят. Просто не отвечай им. Не смотри на них. Притворись, что они не существуют.

— Легко тебе говорить. Ты привык к этому.

— Ты никогда не привыкнешь к такому, — говорит он. — Похоже, я не подумал, что это может означать для тебя, что ж, мне жаль.

— Могу я пойти домой? – говорю это, только наполовину шутя.

— Я отвезу тебя обратно, если хочешь, но... я надеялся, что ты останешься по крайней мере на один танец.

— Танец? — Я взглянула на него сквозь горлышко бутылки пива, которого почему-то почти уже нет.

— Да. После десерта, который, думаю, они подадут, когда Гарет прекратит трепаться.

— Может быть, только один танец. Не могут же все так нарядиться и не потанцевать, правда?

— Точно, — он ухмыляется мне и выпивает пиво в два длинных глотка.

Как только я заканчиваю со своей, он ведет меня обратно в обеденный зал. Я чувствую, что все разглядывают меня, и поэтому стараюсь держать спину прямо, а голову высоко. На столе меня ожидает тарелка с нежным на вид шоколадным муссом, и благодарю Бога за это. Заставляю себя есть, как и подобает леди, небольшими, скромными порциями, хотя хочется глотать его с жадностью.

Все начинают покидать зал парами и небольшими группами, и Адам ведет меня с ними, приобняв огромной теплой рукой. Мы направляемся в банкетный зал - небольшое, уютное помещение с паркетным танцполом и сценой, окруженной столами.

На ней располагается струнный квартет мужчин среднего возраста в смокингах. Они уже играют, а несколько пар танцуют. Адам тянет меня на танцпол, берет за поясницу, пальцы другой переплетает с моими, и мы медленно танцуем. Его тело огромное, бледно-зеленые глаза напряжены и полностью сосредоточены на мне. А потом исчезает все, кроме Адама и музыки.

Мы медленно кружимся, тела тесно прижаты друг к другу. Я чувствую, как его грудь вздымается с каждым вздохом, едва заметно - тук-тук-тук-тук - бьется его сердце, и плечо под моей левой рукой, словно широкая каменная плита. Я не очень хорошо умею танцевать, но это медленный танец, только легкие круги, шаг, шаг, еще шаг. Вокруг нас несколько человек делают более сложные шаги вальса, покачиваются и кружатся, но Адам, кажется, довольствуется простыми движениями: шаг-поворот-шаг. Что просто здорово. Это дает мне шанс отдышаться, оттолкнуть водоворот сомнений и страхов.