— Да, я ударила его, а затем толкнула. Прилетела обратно в Нью-Йорк. Менеджер агентства встретила меня в аэропорту со всеми моими сумками и отправила меня домой. Типа, даже не утруждай себя, чтобы вернуться, мы с тобой закончили. Поэтому я здесь.

Адам становится передо мной на пол на колени, руками обхватывая мое лицо.

— Ты не большая, Дез. Ты красивая. Ты идеальная. Ты удивительная и ты сексуальная и ….

— Заткнись, Адам. Ты милый, но мне известно, какая я, и это погоду никак не меняет. Даже после Нью-Йорка, я довольна тем, как выгляжу. Может быть, даже и более того, благодаря всему тому, что случилось. До этой гребаной съемки в дурацком бикини владелец агентства и менеджер велели мне похудеть. Они сказали, что даже несмотря на то, что я - модель плюс-сайз, чтобы сниматься в бикини, мне нужно похудеть. Я должна была выглядеть определенным образом, и сделав так, мне не понравилось. — Я не могу смотреть на него. — Все это сделало меня такой злой. Чертова Сидни заставляет сбросить вес. Людовик уверяет, что мне никогда не найти никого лучше него. Другие модели поглядывают на меня, мол, «что она здесь делает?» Это заставило меня еще больше... закрыться. Я ненавидела все, но пережила и усвоила урок. Я стала сильнее и не изменю себе. Не буду чувствовать себя менее ценной и привлекательной, чем кто-либо другой просто потому, что выше и вешу больше или потому что выгляжу определенным образом. И не смогу выглядеть по-другому. Независимо от того, придерживаюсь ли я диеты или занимаюсь ли спортом, мне никогда не стать худой. И, если попытаюсь так сделать, если просто перестану есть, как сделала в Нью-Йорке, я стану не только несчастной, но и больной. И, честно говоря, не хочу выглядеть иначе. Мне нравится, как я выгляжу. Я учусь чувствовать себя комфортно в своем собственном теле.

К его чести, Адам не пытается убедить в моей собственной ценности ни себя, ни меня. Вместо этого он ухватывается за кое-что другое.

— И независимо от того, что я об этом думаю, ты из-за этого так не желаешь поверить, что искренне заинтересован в тебе?

Внезапно стало трудно глотать. Не хочу смотреть на него, но его руки уже обхватили мои щеки, большие пальцы гладят мой подбородок, касаясь уголков рта. Я смотрю в его глаза, что очень сложно, так как Адам видит в них все.

— Да. Частично. Не полностью.

— Тогда в чем дело?

— Потому что ты - это ты! Ты - Адам Трентон. Ты знаменит и выглядишь, как гребаный бог! Ты можешь получить, кого захочешь. Ты встречался с одной из самых известных актрис в мире. И даже если она причинила тебе боль, это просто... мне кажется, что ты будешь чувствовать себя так, словно переход от кого-то, такого великолепного, как она ко… ко мне– это... понижение в статусе. Все равно, что сменить «феррари» на десятилетний «форд-пикап». — Заранее предвосхищаю его неминуемый протест. — Не только из-за того, как по-разному мы выглядим, но и потому, что она из твоего мира. Эмма известна, гламурна и богата, и «росла с братьями», и она... знаменитость.

— А ты..., — подсказывает он.

— А я - нет.

Адам хмурится, и его глаза следят за моими. Он игнорирует очевидное и переходит к более сложному вопросу.

— Ты сказала: «Выросла с братьями». Почему это так важно?

Дерьмо. Я отстраняюсь, хватаю бутылку пива со стола и опустошаю ее, беру вторую - ту что Адам принес несколько минут назад и тоже пью из нее.

— Дез? Что это значит?

Я пожимаю плечами, скорее это чуть заметное движение вверх одним плечом.

— У меня нет семьи - только и всего.

— Дез, — говорит Адам с упреком.

Невозможно больше избегать этого вопроса.

— Я выросла в детдоме. Моя мама была наркоманкой. Умерла от передозировки, когда мне было три, и я попала в детдом. Всю жизнь меня перекидывали из одной приемной семьи в другую. — Я перевожу дыхание. — В некоторых семьях, куда меня отсылали, было хорошо, а в других... не было.

— Что это значит? — спрашивает Адам.

Пожимаю плечами.

— Неважно.

Он испытующе рассматривает меня.

— Что-то мне подсказывает, что это не так.

Я бросаю на него быстрый взгляд, ненавидя, каким проницательным он бывает.

— Было плохо, просто... тяжело. Опекуны – алкоголики и всякое подобное дерьмо. В системе так много детей, что невозможно разместить их всех, главным образом, из-за того, что просто недостаточно семей, желающих взять их на воспитание. Для некоторых, особенно в пригородах Детройта... это просто почти всегда дополнительный доход. Все это нелегко. Ты быстро учишься быть независимым и никому не доверять. Приходится часто переезжать, и ты стараешься не сближаться ни с кем. — Я снова пожимаю плечами, надеясь, что он больше не будет возвращаться к этому вопросу.

— И? — предлагает продолжить Адам.

Конечно же, он не может оставить все как есть.

Я закрываю глаза, медленно открываю их и делаю глоток.

— До меня домогался один из моих приемных отцов, — говоря это, не могу смотреть на него, потому что ненавижу его резкий вздох и вскипающие беспокойство с гневом, с выражением мне-так-жаль, которое вижу в его глазах, когда, наконец, кидаю взгляд его сторону. — Это продолжалось в течение года, прежде чем набралась смелости рассказать кому-либо. Его арестовали. Оказалось, что я не единственная такая. Но он так хорошо манипулировал, угрожал, убеждал, что бы ты знал: если кому-нибудь расскажешь, то никто тебе не поверит. Он напугал меня. Но в итоге я просто... не смогла больше этого терпеть. Поэтому все рассказала учителю в школе. Я была в ужасе, что у меня будут неприятности... из-за того, что не рассказала раньше, что позволяла ему так поступать, хотя я убеждала его, нет, умоляла его оставить меня в покое. Но учитель... миссис Эрвин. Она поверила мне. И первое, что она сделала, обняла меня и сказала, что сама убедится, что он никогда больше меня не тронет. И сдержала слово. — На данный момент я не могу понять выражение лица Адама.

— Что? — спрашиваю я. — Почему ты смотришь на меня так?

— Господи, Дез. — Он качает головой и вытирает лицо обеими ладонями. — Неудивительно, что тебе тяжело доверять мне.

— Да уж. — Я сильно моргаю от эмоций, бушующих во мне. — Знаешь, я никогда никому не говорила об этом. Даже Рут. Она тоже была приемным ребенком, и мы так близки, потому что обе понимаем это, и, думаю, она догадывается о том, что произошло и почему я такая замкнутая.

— Как ты справилась?