Тут меня и тормознул мой драгоценный Цыплаков. Я так обрадовалась, что чуть не сбила его с ног.

— С ума сошли? Документы! — рявкнул он, отскакивая из-под колес.

— Здравствуйте, товарищ лейтенант! — радостно заорала я в ответ, вылезая из «ситроенчика».

Он еще больше посторонился, наверное, опасаясь, что нарвался на сумасшедшую. А вдруг он уже ничего не помнит — ни диету, ни Анну Калинкину, ни меня, благодетельницу?

— А вы в хорошей форме, — продолжала я, жизнерадостно улыбаясь, — еще несколько кило сбросили?

Физиономия лейтенанта постепенно зверела. Он явно меня не узнавал.

— Товарищ Цыплаков, да это ж я! — воскликнула я наконец с разбитной интонацией прекрасной няни из ужасного сериала. — Я, Катя Артемьева!

— Ох, — сказал Цыплаков. — Екатерина Григорьевна! Как это я вас не признал? Солнце в глаза, вон оно что. Как поживаете? А я действительно похудел, да. Разными диетами стал увлекаться, думаю вот на йогу в клубе милиции записаться. Вы как, рекомендуете?

— Еще как рекомендую, — с готовностью ответила я. — А я вас искала, товарищ Цыплаков. Мне надо с вами поговорить.

— Поговорить? — растерялся лейтенант. Он оглянулся на стеклянную будочку, куда уводили особо строптивых штрафников, и, видимо, тут же понял, что это не очень подходящее место для разговоров. В самом деле — где же мне с ним говорить? Не в кафе же приглашать милиционера.

— Давайте посидим в машине, — сообразила я.

Не знаю, насколько убедительным показался ему мой рассказ. Для меня главным было то, что несколько месяцев назад, в феврале, когда с легкой руки Алены я питалась ведической пищей и глотала колеса, принимая их за таблетки, очищающие кровь, ко мне приходили два хмыря и уговаривали продавать и рекламировать этот самый очистительный греним и другую муть. Страшно подумать, что было бы, если б я согласилась. Они, наверное, рассчитывали, что я уже сильно подсела на колеса и стала управляемой. И не учли мою патологическую забывчивость, ведь таблетки я принимала в лучшем случае через раз. Алена потом божилась, что их не знает, и, может быть, говорила правду. Просто информация о магазине, где хозяйка увлеклась гренимом, потекла по своим каналам и дошла до заинтересованных людей. Но главное — у тех торговцев дурью были одинаковые стертые, постные лица, из-за которых я про себя назвала их пасторами. Такие же физиономии были у милиционеров, обшаривших мои полки. И вспомнила я об этом лишь тогда, когда совершенно посторонний в этой истории дяденька купил соломенных монашек.

По тому, как слушал меня старший лейтенант Цыплаков, я поняла, что несу полный бред. Но стоило мне произнести фразу об ордере на обыск, который надо получать у прокурора, он сразу сделал стойку. Выходит, Сашка опять оказался прав! Вот вам и отмороженные программисты!..

— Майор Баранов? — переспросил лейтенант, записывая в свой блокнотик (хорошо хоть, не на штрафной квитанции, как тогда мамин рецепт!). — Сию минуту я вам, Екатерина Григорьевна, это узнать не смогу. Но как узнаю, звякну. Телефончик свой дайте.

Позвонил он через два дня. За это время я успела начисто забыть об обыске и пасторах в кожаных тужурках, потому что произошло ТАКОЕ!

Продюсер Брянский вернулся из отпуска, и мы все просто о… о… ну, не знаю, как это прилично сказать! Я обычно не пользуюсь ненормативной лексикой, такое уж у меня старомодное воспитание. Но ни одно нормативное слово не в состоянии выразить того, что почувствовал весь коллектив компании, когда Владимир Брянский легкими шагами вошел в павильон — веселый, загорелый и похудевший в два с половиной раза!!!

Не успела я привыкнуть к новому образу начальника, как случился новый культурный шок. Володя вдруг начал проявлять ко мне подчеркнутый интерес и при этом вел себя уверенно и даже настойчиво: подходил близко и наклонялся, опираясь о стену над моей головой и как бы отгораживая меня в некоем интимном пространстве, смотрел «со значением», прищурив серые глаза, и даже как-то двусмысленно шутил. Я давно догадывалась, что нравлюсь ему, несмотря на все его наезды. Выходит, он грубил и в упор меня не видел оттого, что стеснялся своей полноты, а теперь считает себя вполне достойным флирта с такой красавицей, как Катя.

Неужели он действительно такой дурак? От этой мысли я расстроилась, и даже веселый желтый день (омлет, корнфлекс, консервированная кукуруза, бананы, лимонный сок) не исправил моего настроения. Весь зеленый день я тоже ходила раздраженная, избегая Брянского, к полному его изумлению: а сейчас-то, мол, что не так? Текст, сочиненный для программы Черепановым, казался мне тупым, сам редактор — бездарным занудой, а приглашенные гости — надутыми снобами или набитыми дураками.

А тут еще позвонил Цыплаков и в точности подтвердил Сашкины подозрения: никакого майора Баранова в отделе по борьбе с наркотиками нет и про мой магазин там ничего не знают.

— Что же это значит? — ошарашенно спросила я.

— Похоже, поставщики вашей девушки нарисовались, — спокойно ответил лейтенант. — Вы говорили, она пропала (я не стала открывать гаишнику правду про Алену — все же работник органов, кто его знает, — а сказала, что она вдруг исчезла неведомо куда), значит, пропала не с пустыми руками и не расплатившись. Вот они ее и ищут вместе с товаром.

Час от часу не легче.

За Алену я особенно не беспокоилась, пока она в клинике. Лев Аркадьевич знает, с кем имеет дело, и служба безопасности у него налажена так, что президент может позавидовать. Даже не знаю, за что мы больше платим — за курс терапии или за трехметровые стены, электронный фейс-контроль и вооруженную охрану по периметру территории.