— Ну, ничего, скоро я еду принимать пополнение. Будучи в штабе, я обязательно доложу кому следует о ваших интригах. В то время, как мы воюем с Советами, такие хлыщи, как вы, фон Шлёсс, делаете себе карьеру, играете в какие-то странные игры. Эти двое русских ублюдков, которых вы тут содержите, да они давно должны быть расстреляны. Они повинны в гибели немецких парней, но нет! Вы планируете использовать их для достижения каких-то непонятных целей. Разведчики, аристократы, тьфу! Дерьмо вы, чистоплюи и мерзавцы, — Кнопф пошатнулся и, держась за стену, покинул комнату.

«Да, план необходимо срочно реализовывать. Операцию я подготовил, сегодня ночью нужно действовать. Действовать, пока этот боров не помешал моим планам. Да и с ним надо покончить руками этих русских, разумеется. А с партизанским отрядом покончу я, майор „Абвера“ Отто фон Шлёсс. Уж я постараюсь, чтобы начальство отметило мои заслуги», — фашист очнулся от раздумий.

— Хоть бы пожрать дали перед побегом, — процедил Борзяк, обращаясь к майору. — Легко ли канать на голодный-то желудок?

Антон Зубарев молчал, угрюмо глядя в сторону.

— Я держал вас впроголодь последнюю неделю для вашей же пользы, — голос немца звучал насмешливо. — Не хотели бы вы предстать пред ясны очи лесных жителей хорошо откормленными и отдохнувшими?

— Покурить-то хоть дайте, — продолжал канючить Борзяк.

— Хватит! — немец бросил взгляд на часы. — Пора! Курт — ракету. Хайнс — смотри в прицел, время пошло. Если все пройдет удачно, поощрю вас отпуском домой.

Вспышка красной ракеты, нарушив идиллию тихой лунной ночи, привела в действие хорошо отлаженный механизм. Две фигурки, соскользнув со склона, бежали к деревне. Треск мотоциклеток гитлеровцев, стук пулеметов, лай собак, гортанные приказы, все смешалось в едином страшном гуле, мигом разбудив жителей деревни, нарушив зыбкий, тревожный сон людей.

Хайнс, повинуясь команде майора, выдохнув, плавно спустил курок снайперской винтовки и улыбнулся. Все прошло как надо. Фигурка одного из беглецов дернулась, но продолжила бел, припадая на левую ногу.

— Все как Вы хотели, герр майор, — Хайнс любовно похлопал винтовку по прикладу. — Но смею заметить, ранение не такое уж и легкое.

— Ты все сделал правильно. У партизан закрались бы сомнения, заявись к ним легкораненый. А так, все по-честному. Захочет жить, выживет. А Вы, Хайнс и Вы, Курт, скоро отправитесь в отпуск, — майор фон Шлёсс слов на ветер не бросает.

— Сука, фриц поганый! Ногу мне прострелил, — хрипел Антон, выбиваясь из сил, хромая, он не поспевал за Борзяком.

Василий взвалил Антона на плечи, затащив за какой-то сарай, положил на снег. Рванув свитер на груди, соорудил жгут и плотно перевязал рану. Кровить стало меньше. Рядом с ними пронесся мотоцикл, раздался лай собаки.

— Интересно, будут ли немцы стрелять, завидев нас? — Антон облизал засохшие губы. — А что, если мы бежим сейчас по-настоящему? А что, если майор этот врал, что страхует нас?

— Заткнись, — Василий тоже ломал голову над этим вопросом. — Не время сейчас, давай обопрись об меня, вон дом Мироновых.

Деревня не спала. Луна скрылась за тучи, стало темнее. Немцы прочёсывали дворы. Заскакивая в избы, переворачивали в них все вверх дном. Через полчаса во всех домах производились обыски. Женщин, детей, стариков выгоняли на мороз в одном исподнем, а в оставленных людьми жилищах принимались орудовать каратели.

Беглецы, добравшись до двора Мироновых, спрятались на сеновале. Несмотря на зимнее время, сена в постройке было много. Разворошив руками мерзлую сухую траву, беглецы затаились в своих норах. Немцы, ворвавшись во двор, бросились к дому. Один, отделившись от общей массы, грохнул ногой в дверь сарая. В образовавшемся темном проеме сверкнула огнем очередь автомата. Подождав немного, каратель выпустил еще одну. Прислушался. Тихо. Борзяк и Зубарев замерли, боясь вздохнуть. Немец повернулся и, грохая сапогами, вышел со двора. Спустя несколько минут, гомоня, удалились каратели, шарившие в доме. Через час деревня затихла. Поиски сместились в район леса.

Борзяк и Зубарев выбрались из своего укрытия. Забросав сенцом свои норы, беглецы обошли дом с внутренней стороны. Василий осторожно поскребся в окно и, встав за угол дома, внимательно прислушался. Раненного Антона он поддерживал под руку. Чуть приоткрылась дверь. Мальчонка лет двенадцати испуганно глядел в темноту.

— Пацан, ты кто? — Борзяк прекрасно знал, что мальчика зовут Петя, но виду, конечно не показывал.

Петька я! Сын Евдокии Мироновой, а ты кто?

— А я, Петро, боец Красной Армии, я не один, с товарищем я. Он ранен в ногу, но ходить мало-мало может. Кликни мамку, Петро, разговор есть.

Но женщина уже и сама подошла к двери и испуганно смотрела на непрошенных гостей.

— Заходите, только тихо, Петька, помоги болезному, — наконец решилась женщина.

Антон и Василий оказались в сенцах. Посадив Антона на лавку, Евдокия споро обработала рану, забинтовала чистой тряпицей.

— Рана не очень опасная, повезло. Крови вот только много потерял. Слабость из-за этого, — Евдокия с участием посмотрела в бледное, осунувшееся лицо Зубарева. — Жалко вас, ребятки, а все-таки оставлять у себя беглых боязно. Расстреляют фрицы и меня и сына. Уходить вам надо.