Я тишком под тулупом кобуру расстегнул. Береженого — бог бережет. И вообще: пусть лучше судят трое, чем несут шестеро.

— Куда едем? — спросил сержант.

— В Обдорск, — приказал капитан. — К Фрейдсонихе. Адрес не забыл?

— Забудешь тут это дело о заготконторе. Но-о-о-о-о… залётные!

Сани резко дернулись и тройка лошадей, быстро набирая скорость, выкатила нас с территории аэродрома.

Я очень боялся, что меня девчонка горящим керосином обольёт.

После того как капитан, стуча в ставни, кричал:

— Тёть Маш, Лизка, смотрите, какую я вам радость привез!

Лиза — девчонка лет четырнадцати-пятнадцати, сначала недоверчиво вышла из калитки подсветить керосиновой лампой: кого же им чёрти принесли на ночь глядя, пока Мария Засипаторовна прикрывала ее старенькой курковой двустволкой. А узнав, бросилась ко мне на шею, с визгом: ''Лёшка, Лёшка, приехал!'', не выпуская лампу из рук, и эта ''летучая мышь'' билась мне по спине.

Поцелуйный обряд в полный рост. В двух экземплярах. Не сходя с места, в воротах затискали насмерть.

Суета. Бестолковый переполох.

Въехать тройке во двор мешали сугробы. И пока капитан мотался за своим самогоном и пельменями из оленины, мы с сержантом активно помахали лопатами, откапывая ворота. И всё равно капитан еле-еле в них въехал.

Но засады на этом не кончились. Капитальная конюшня была навечно превращена в дровяник, а в хлеву, утеснив козу, места для тройки не хватило даже впритык. Коренника пришлось ставить в сенях, накрыв попоной.

Дом был капитальный. Одноэтажный крестовой сруб из полуметровых брёвен. Под шатровой крышей. Четыре окна на улицу — рамы тройные. Общие сени с хлевом. Двор небольшой — так, пара саней встанет, хотя места вокруг не меряно, и народ строился, как хотел.

Удивило меня то, что под снегом во дворе оказалась деревянная мостовая.

— Откуда тут столько дерева? — спрашиваю сержанта, опираясь на лопату. — Округа же совсем лысая. Я с самолёта видел.

— По Оби сплавляют с верховий, — отвечает он, доставая кисет с курительной трубкой. — До того доходит, что устье забивают топляком. Потом все это льдом так схватит, что по весне бомбардировщик вызываем, а то подтопит — мама не горюй.

— Хватит вам двор откапывать, — капитан, обиходив лошадей, появился на крыльце. — К столу зовут. А покурить и в сенях можно — не так холодно будет.

Печь в дому стояла по центру, разделяя здание на три комнаты и кухню. Кухня там, где у печи зев. Из сеней попадаешь в ''залу'', где сейчас сидим. Из залы двери в комнату и кухню. А из кухни еще одна дверь в дальнюю комнату. Большая печь отапливает разом все помещения. А хозслужбы вовне пристроены. Интересная планировка.

Было жарко натоплено. Так, что сидели за спешно накрытым столом с расстегнутыми воротами, рассупоненные, без ремней и сапог. Валяных опорок и торбасов хватило на всех. Да и полы были застелены вязаными крючком пёстрыми половиками из старых тряпок. В крайнем случае, можно и босым походить.

Бабы, закончив суету, сели за стол обочь меня и все хватали за руки, мешая держать ложку, не говоря уже о рюмке. Но не отталкивать же мне их? Главное, они Фрейдсона признали за своего. А мне эти простые женщины нравились. Даже слегка пожалел, что Лизка мне сестра.

— Так вы, что же, самого Сталина видели? — ахнул сержант, увидев у меня на груди Золотую звезду.

— Как вас, — отвечаю. — Даже ближе. Разок даже чокнулись бокалами.

— И какой он?

— Одним словом: простой.

— Это ж, сколько у тебя сбитых? — интересуется Ваня-хант, разливая самогон по граненым рюмкам.

Дежурный вопрос к любому лётчику-истребителю. Я уже к этому привык.

— Девятнадцать, — привычно отвечаю. — Восемь лично и одиннадцать в группе.

— За это надо выпить, — влезает сержант. — Непременно за героя. Нашего обдорского героя.

Оттаяв от сосулек, усы у него оказались пегие. Глаза болотно-зелёные в желтую крапочку. И стрижка ''под ноль''.

— За героя потом будете пить, — отказала фрейдсонова мать. — Выпьем за то, что живой мой Алёшенька, а то я на него в прошлый год вторую похоронку получила. Как думаете: легко такое матери пережить?

— А первую когда? — спросил Ваня-хант из вежливости.

— В сороковом, когда он с финнами воевал, — влезла Лиза.

— За то и выпьем, чтобы все похоронки ложными оказались, — подытожил сержант, и все сдвинули рюмки со звоном.

Налили даже мелкой. Видно Засипаторовна Лизавету за взрослую держит.

Закусили солёной семгой и копчёным хариусом. Мочёной морошкой и брусникой.

Фамилия капитана оказалась Питиримов, по имени попа, который его отца крестил. По национальности он по отцу был хант, а по матери русский.