Мда… очень конечно занимательная и познавательная информация. Но чем она мне может помочь в обещанных мне доктором ''крысиных бегах''?…или тараканьих? Было о чём подумать после ухода словоохотливого цирюльника. Особенно, о том, как он со своей повышенной болтливостью умудрялся хранить тайны.

Пока все тихо. Но ведь только-только завтрак развезли. Манная каша сладкая на молоке, хлеб, масло сливочное и чай с колотым сахаром. Нам, как лежачим, с доставкой в палату.

Врачей пока не видно. Вся начальственная братия еще по домам харчится.

Включили тарелку радиотрансляции для лучшего усвоения манки. Красивый женский голос произнес

— От советского информбюро. В течение ночи на второе января наши войска вели бои с противником на всех фронтах.

Активизировалась гитлеровская брехня о налетах немецкой авиации на Москву. Немецкое командование завело манеру публиковать лживые сообщения о якобы успешных действиях немецкой авиации на Востоке. Особенно рьяно упражняется в этом берлинское радио с тех пор, как гитлеровская армия терпит одну неудачу за другой на советско-германском фронте. Так, например, двадцать восьмого декабря немцы сообщили по радио о том, что их ''самолеты продолжали бомбардировку Москвы''. Тридцать первого декабря гитлеровцы оповестили по радио: ''Вчера соединения германской авиации совершили несколько налетов на Москву''. Гитлеровские пустобрехи подобными сводками лишь ставят себя в глупое и смешное положение, ибо в указанные дни ни больших, и малых ''соединений германской авиации'' над Москвой не появлялось. Тридцатого декабря два немецких самолета подходили к столице, но были обращены в бегство, после первых же выстрелов советской зенитной артиллерии. Своей брехней о несуществующих действиях немецкой авиации гитлеровцы продолжают одурачивать немецких обывателей, скрывая свои поражения на советско-германском фронте.

А сейчас послушайте классическую музыку в исполнении симфонического оркестра Московской филармонии.

— Саш, выруби этот лесопильный завод, — жалобно попросил Раков при первых звуках дюжины скрипок.

— А ведь и, правда, — заметил политрук под увертюру, выключая репродуктор. — Последнюю неделю я по ночам сигнала воздушной тревоги не слыхал. Слышь, летун, хорошо ваши работают.

Последняя фраза как я понял это мне.

— Мне это приятно слышать, — облизал я ложку с сожалением. Порцайка была все же маловата. — Хоть и не помню ничего, но мне гордо сознавать, что принадлежу к воздушной обороне столицы.

— Молодцы, военлёты, — констатировал Данилкин.

Потом пришел доктор Соломон Иосифович и принес мне, как обещал, программу и устав партии, чем вызвал нездоровый интерес однорукого политрука. Вызнав, зачем мне понадобились эти тонкие брошюрки, он заявил.

— Не беспокойтесь, доктор, коммунистический зачет я у нашего героя сам приму.

— Александр, давайте я сначала их прочитаю, — попросил я.

— Ари, если что будет непонятно, обращайтесь, — предложил Коган. — Мне все равно тут делать нечего.

Он взял с тумбочки кавалериста папиросу со спичками и ушел курить в туалет.

Но почитать мне не дали. Пришла дежурная медсестра с градусниками. Засунула нам их под мышки под запись показаний на температурные листы, висящие на фанерках, прикрепленных к спинкам кроватей. Оделила таблетками и стаканчиками с декоктом.

Потом был обход, который делал доктор Богораз в окружении стайки прехорошеньких девиц — практиканток из медицинского института, для которых мы выступали наглядными пособиями. С личными пояснениями лауреата Сталинской премии.

Как я ни приглядывался, никак не мог на глаз отличить его знаменитые протезы от настоящих ног.

— А вас, товарищ Фрейдсон, — заявил Богораз, наигравшись со сгибанием моей ноги, той, что в гипсе, — отправляем на рентгенографию. И если никаких патологий нет, снимаем гипс и бегом на лечебную физкультуру. Ларочка, — обратился он через плечо к одной из девиц, — запишите: Фрейдсону — рентген. Данилкину — костыли, хватит ему бока отлеживать. Ракову — массаж культей и мускулюс глютеус. А Когана направим на военно-медицинскую комиссию. Как, Александр, надоело вам, небось, кроватные сетки продавливать?

— Давно пора, — откликнулся политрук. — Меня на фронте ждут.

— А вот про фронт, товарищ Коган, вам придется забыть, — осадил его Богораз. — Чтобы воевать, надо обе руки иметь. Но… вы можете заменить здорового человека в тылу. Парторгом военного завода, к примеру. И принести существенную пользу фронту отправив в армию здорового человека из тыла.

День потихоньку стал набирать свою инерцию как маховик, несмотря на то, что у каждого кабинета пришлось посидеть в коридоре. Благо банкетки стояли часто. У нас без жданок нигде и никуда. Даже в отсутствие ''живых'' очередей. Я уже успел пожалеть, что оставил партийные брошюры в палате.

Рентген в отличие от много пишущих приходящих специалистов много времени не занял. Специалист был один. Молодой, чуть ли не студенческого возраста, но в ядовито-зеленых петлицах носил целую шпалу. И помещение мне показалось избыточно пустым. Пока не обратил внимания на пустой фундамент от второго аппарата. Куда-то явно демонтированного.

— Садитесь сюда, — напутствовали меня рентгенолог, — ногу вытянуть вот туда. Замереть и не шевелиться. Пленка нынче дефицит. Испортите лист — другому раненому не хватит. И это останется на вашей совести.