Проблему достоверности «Летописца» попытался решить А.А. Преображенский186. На основании трех списков памятника он выяснил, что его повествование за XIV–XVII вв. состоит из трех хронологических пластов, между которыми существуют четкие границы. Первый из них охватывает 1332–1375 гг. (создание монастыря), второй рассказывает о событиях 1429–1461 гг., и прежде всего о феодальной войне второй четверти XV в., третий повествует об обретении «нетленных мощей» иноков во время земляных работ на территории Воскресенского монастыря в 1663 г. Какова степень достоверности каждого из этих хронологических пластов? Применительно к событиям XVII в. А.А. Преображенский признает их достоверность, относительно второго раздела памятника историк считает, что его факты «в достаточной мере достоверны» – ряд известий о событиях XV в. находит свое подтверждение в других летописях187.

Что же касается наиболее интересного для нас рассказа о событиях XIV в., то, по мнению А.А. Преображенского, «наряду с явно сказочными рассуждениями насчет „явления князю Федору Семеновичу“ огненного столба188 с громом и взывающего с небес голоса, что якобы возвещало о божественном указании князю учредить монастырь, эта часть текста содержит и другие данные. Они таковы, что позволяют предполагать стоящие за ними исторические реалии. К такого рода сведениям можно отнести рассказ о постепенном заселении края, где на „великом лесе“ жила чудь. Столь же вероятно повествование о приходе в те пустынные края людей, скрывавшихся от княжеских междоусобиц. Однако бесспорно, что главные герои летописи галичские князья Федор Семенович и Андрей Федорович – лица вымышленные». При этом историк обратил внимание на то, что «во времена, описываемые летописью, в соседнем Ростовском княжестве правил князь Андрей Федорович (1331–1409). Деятельность этого князя чем-то напоминает поведение его мифического тезки – галичского князя Андрея Федоровича в изображении монастырского летописца. Не произошло ли здесь своеобразной „пересадки“ истории ростовских князей на галичскую почву?»189.

Выясняя время возникновения монастыря, историк усомнился в дате его основания (1335 г.), поскольку она встречается лишь в самом «Летописце» и не подкреплена другими источниками, но вместе с тем должен был признать существование обители уже в XIV в., по крайней мере начиная с эпохи Дмитрия Донского. На это указывает материал обыска, проведенного в 1580-х гг. на посаде

Солигалича и по окрестным селениям. Опрошенные тогда люди подтвердили, что «слухъ у нихъ и ведомо есть, что государь князь Дмитрей Ивановичь Донской то селцо Балыново и починокъ Бракотинъ къ тому монастырю въ вотчину далъ, и грамота у нихъ жаловалная на ту ихъ вотчину была»190. Вместе с тем, по мнению историка, окончательно решить вопрос о достоверности этого памятника могла бы находка новых списков «Летописи Воскресенского Солигаличского монастыря»191.

Эту задачу выполнила С.А. Семячко, сумевшая обнаружить пятнадцать списков памятника, самые ранние из которых относятся ко второй четверти – середине XVII в.192 Она установила, что древнейшая часть «Летописца» создавалась единовременно, много позже описываемых в ней событий. Время возникновения памятника она относила предположительно к первой половине XVII в., возможно, даже вскоре после разгрома Воскресенского монастыря в 1613 г. в период Смутного времени193. Поэтому неудивительно, что в нем встречаются ошибки, особенно в хронологии. Наиболее показательная из них содержится в статье под 6843 (1335) г. В ней сообщается, что первое «знамение» было князю Федору Семеновичу на Пасху – «Бысть явление против Велика дни», а закладка храма состоялась «на Вознесениев день на память святаго и праведнаго Иова». Вознесение Господне празднуется в сороковой день по Пасхе, а память Иова – 6 мая (все даты по старому стилю). Несложно подсчитать: если Вознесение в описываемый год приходилось на 6 мая, то Пасха праздновалась 28 марта. Но, пользуясь пасхальными таблицами, легко установить, что в 6843 г. Пасха отмечалась 16 апреля, а Вознесение – 25 мая. Ближайшая дата, при которой Пасха приходилась на 28 марта, а Вознесение – на 6 мая, падает на 1339 г.194

Из этих наблюдений становится понятным и отношение исследовательницы к вопросу о достоверности древнейшей части «Летописца» – его следует рассматривать не как историческое сочинение, а прежде всего как чисто литературное произведение, представляющее собой типичную повесть об основании монастыря. Вывод исследовательницы неутешителен – в нем «мы найдем практически все мотивы традиционных летописных рассказов: поездка русских князей в Орду (интересно, что это „вей князи рустии“), получение уделов, смерть князя, раздел его наследства сыновьями, женитьба князя, междукняжеские распри. Но все это отражение не реальных событий, а представлений автора более позднего времени о событиях, которые могли происходить в XIV в. И представления эти не столько исторические, сколько эпические. Так, Андрей и Федор едут мириться к киевскому и московскому князьям, и очевидно, что перед нами не исторический Киев XIV в., а эпическое представление о стольном граде Киеве, каковым он уже в описываемое время не является»195. Признавая вымышленный характер древнейшей части «Летописца», она оставила открытым лишь один вопрос: «Что дало толчок фантазии автора, – были ли то события, происходившие в каком-то другом месте, или в тексте нашли отражение отголоски монастырского фольклора, или нечто иное»196.

Итак, после подробного рассмотрения различных списков «Летописца» видим, что в историографии сложилось достаточно категоричное мнение – древнейшая его часть представляет собой не более чем баснословную легенду. Однако тщательный анализ источников показывает, что в действительности дело обстоит иначе – в этой части «Летописца» действуют реальные персонажи, жившие хотя и не в середине XIV в., но в близкую к ней эпоху – время княжений Дмитрия Донского и его сына Василия I.

Первым из «мифических» галичских князей назван князь Семен Иванович. Упоминается ли он в других источниках XIV в.? Да.

Во многих летописных сводах помещено «Слово о житии и преставлении великого князя Дмитрия Ивановича», но только так называемый Список Дубровского IV Новгородской летописи дает уникальное известие о тех боярах, которых перед смертью призвал Дмитрий Донской и которым тот поручил «блюсти» своих княгиню и детей: «избравъ отъ благороднейшихъ отъ бояръ своихъ первыхъ своея полаты, иже бяше ему достоинии и вернеиша паче всехъ: Дмитрия Михаиловича, Тимофея Васильевича, Ивана Родионовича, Дмитрия Костянтиновича, Семена Ивановича, Ивана Феодоровича, Никиту Феодоровича, Феодора Андреевича, Ивана Федоровича Квашнина, тако рече бояромъ своим: „се, ведаю васъ известнеиша паче всехъ человекъ и се предаю вамъ княгиню свою и дети своя, и будите имъ въ тверде разуме, в мое место, яко же имъ азъ самъ былъ“»197.

Насколько верен этот список бояр Дмитрия Донского? Сохранилось его завещание 1389 г., из которого явствует, что свидетелями этого документа были следующие бояре: Дмитрий Михайлович, Тимофей Васильевич, Иван Родионович, Семен Васильевич, Иван Федорович, Александр Андреевич, Федор Андреевич, Федор Андреевич, Иван Федорович, Иван Андреевич198. Сопоставим оба источника.

Как видим, хотя перечни бояр и совпадают, но лишь частично. Это вполне объяснимо, и никакого противоречия здесь нет, поскольку летопись здесь не говорит о свидетельствовании боярами духовной грамоты своего князя.