– Ах, ты колода старая, – завопил Шепель, – так-то ты мужика встречаешь! Я, как пёс бездомный, весь день от избы к избе с проклятыми газетами шаманаюсь, а дома мне тоже, как псу, обед в миске оставляют… На печи она угрелась! Вот я тебя сейчас кочергой-то поворочу…

И Шепель, захватив кочергу, собрался было исполнить угрозу.

– Стоять, гусь почтовый! – крикнула с моста шкура. – Пьяный что ли? Только пьяницы бьют своих жен.

– Какого чёрта? – ошалев от услышанного, пробормотал Шепель, приоткрыл дверь и потихоньку выглянул на мост.

– Ну и разорался, – продолжала шкура, – небось, на погосте все мертвецы из могил повыскакивали!

– Вот те на! – крякнул Ваня, разглядывая свою находку. – Говорящая шкура! Теперь всякий скажет: «У Шепелявого шкуры разговаривают!» Ну уж нет…

С этими словами схватил он шкуру и, вбежав в избу, сунул её в печь-лежанку, там оставались угли.

Ваня подбросил ещё сухих полешек и спалил шкуру.

На другой день, когда ни Вани, ни Клавдеи дома не оказалось, в избу к ним зашли воры. Они собрали в тюки всё, что им приглянулось в доме, и двинулись было вон, как вдруг зола в лежанке проговорила:

– Намажьте лица золой, и вас никто ни за что не опознает.

– Правильно придумано, – согласились воры, каждый решил, что слова эти сказал его товарищ.

Они открыли створку лежанки, наклонившись, вымазали лица золою и направились к двери. Но только они вышли на улицу, как зола на их губах стала кричать:

– Воры! Держите их! Не дайте ворам уйти! Все соседи, кто был в домах, выбежали и схватили воров.

Вот уж правду говорят: «В зубах не удержал – в губах не удержишь» или «На чужой роток не накинешь платок». Хотя и на свой роток ни платок, ни подушку иной раз не накинешь…

Однажды мне повезло: я был принят в театр кукол. До сих пор не покидает меня уверенность, что театр кукол – это первоисточник театра вообще. То есть театральные герои – это не люди, а кое-кто другие… Говорят, Шекспир писал именно для театра кукол. Во всяком случае, масштаб страстей героев Шекспира вполне соответствует такому театру.

«Золотой ключик» из моего детства (не фильм, а сама история) впоследствии отомкнул в моём ремесле весьма значимую дверцу. Мне открылась возможность пользоваться своим телом как куклой, а куклой как своим телом. Неистребимый образ Пиноккио-Буратино всю жизнь не давал мне покоя. И чтобы хоть как-то избавиться от этого наваждения, я написал сказку:

БУРАТИНО

ПЬЕРО

МАЛЬВИНА

ЧИКИТО

Проезжая часть улицы; у стены неподалёку от помойки сидит Буратино; он сочиняет стихи.

БУРАТИНО:

В моём маленьком кармане

Много есть всего,

Только нету круглых «мани» —

То есть, нет там ничего!

ГОЛОС:

Я сижу в твоём кармане,

Напеваю: «Мани, мани…»;

Обожаю всех дразнить;

В школу нас не заманить.

Буратино лезет в карман; из кармана выпрыгивает Чикито.

БУРАТИНО:

Ты кто?

ЧИКИТО:

Я стишок, меня зовут Чикито.

БУРАТИНО (разглядывая стишок):

Я буду звать тебя Стихито,

это я тебя сочинил.

ЧИКИТО:

Зачем я тебе, Буратино? Подари меня

кому-нибудь, и от таких, как я,

у тебя отбоя не будет.

БУРАТИНО:

А откуда вы берётесь?

ЧИКИТО:

Из-за дверцы под лестницей.

БУРАТИНО:

Врёшь, малыш! Дверь заперта.

ЧИКИТО:

Ко всякой дверце есть свой ключик.

Когда кто-то что-то кому-то дарит,

хотя бы в мыслях, дверь открывается…

Будь щедрым, Буратинчик, и гости

вроде меня не переведутся в твоём

доме.

БУРАТИНО:

Да кому ты такой нужен! Я и сам