И закатил маме оплеуху. Я выпал из ее рук на пол. Ничего со мной не случилось, я был тепло укутан, но думаю, что это падение повлияло на дальнейший выбор профессии. Через две недели, мы с мамой уехали к папе в Москву. Девятого мая 1945 года на Красной площади в день Победы сидел у папы на плечах и тыкал пальчиком в небо на самолеты и салют.

Где-то далеко, с мавзолея Лысого Бога усмехался в густые усы Усатый Бог.

Львов

Наш дедушка по отцовской линии получил официальное извещение, что его сын пропал без вести. Сразу после войны он занялся поисками сына. В 1946 году дедушка Шик с военной типографией, в которой работал наборщиком, попал во Львов. В том же году он получил письмо о том, что его сын жив-живехонек и живет в Москве. Дедушка написал сыну письмо, предложив собрать свою семью и ехать к нему на далекую Западную Украину в красивый город Львов, где работы для музыкантов навалом. Папу комиссовали. Мы поехали во Львов. Спустя короткое время к нам переехала вся мамина большая семья.

За свою почти восьмисотлетнюю историю Львов не раз лихорадило. Куда его только не бросало! Кто здесь только не хозяйничал! Кого только не было!

Город был основан в XIII веке князем Даниилом Галицким и до середины XIV века был в составе Галицко-Волынского княжества. С XIV века входил в состав Речи Посполитой. В конце XVIII века находился под властью Габсбургов и с 1919 по 1939 год - опять входил в состав Польши. В XVII веке поселились армяне и евреи. 22 сентября 1939 года было подписано соглашение "О передаче города Львова войскам Советского Союза". Началась советизация об руку с русификацией.

Несмотря ни на что, Львов остался гостеприимным, веселым городом. Это город красивейших парков, огромного количества церквей, монастырей, костелов и театров. В архитектуре наблюдается смесь ренессанса и барокко. Есть армянская церковь. Были синагоги.

За прошедшие столетия в городе сформировался свой, ни на что не похожий мирок. Поляки различали типичный львовский говорок. Был и сугубо свой музыкальный фольклор.

Дедушка Шик оказался прав: работы для музыкантов - только успевай. Вскоре отец познакомился с польским музыкантом, барабанщиком Юзеком. Поначалу они ходили на вокзал встречать поезда. Не все еще с войны вернулись. Чаще всего играли песню "Друзья, купите папиросы". Папа сразу стал неплохо зарабатывать. Чуть позже они нашли хорошего клавишника, будущего известного украинского композитора Кос-Анатольского, и стали зарабатывать намного больше, играя на свадьбах, в кнайпах (кафешках) и ресторанах. С тех пор наша семья ни в чем не нуждалась.

С трех лет деда Шик стал брать меня к себе на работу в типографию. Там он сажал меня на высокий стул рядом со своим верстальным станком и давал играться использованными свинцовыми буковками. Дед набирал тексты на русском, польском, английском, немецком и успевал разговаривать со мной. Под его виртуозными руками, летающими над столом с буквами, быстро появлялась свинцовая страничка. В перерывах мы болтали и ели вареную картошку с луком и хлебом с маслом. Я любил дедушку.

В 1948 году у меня появился братишка Лёня. Жили мы в центре города, в общей квартире на три семьи. Позже одна семья съехала, и родители перестроили квартиру на две отдельные. Нашими соседями была русская семья - дядя Гоша, тетя Тоня и их послушная отличница девочка Света, старше меня на год. Наши семьи сдружились в 1941 году в эвакуации и с той поры не разлучались.

Наша семья занимала комнату тридцать квадратных метров, с большим окном. Со двора имелся выход на площадь Домбровского и примыкающую к ней улицу Чайковского. Такие дворы называли "проходнушками". Площадь Домбровского имела форму квадрата, на ней рос большой дуб и много каштанов. На всех четырех углах стояли газовые фонари. Каждый день, когда темнело, фонарщик зажигал их. Под утро тушил. Посреди площади был большой бетонированный, непонятно для чего предназначенный бассейн без воды, по которому зимой детвора каталась на санках, коньках-снегирях, а летом после дождя пускала в больших лужах кораблики. Площадь просто называли "Бассейном".

Я и Лёня должны были стать музыкантами. Так должно было быть.

В доме царил полнейший матриархат. Папа - добрый, спокойный, немного флегматичный, безынициативный, с хорошим чувством юмора, симпатичный, небольшого роста человек. Полутораметровая энергичная, подвижная, говорливая, заботливая мама постоянно крутилась по дому, что-то напевая. Родители почти никогда не ссорились. Отец просто беспрекословно подчинялся. Все, что зарабатывал, - отдавал "в дом". Себе оставлял только на сигареты. Проработав в ресторане "Первомайский" более тридцати лет, имея возможность кирнуть "на шару" шесть раз в неделю, он пил редко и немного. Его никто и никогда не видел пьяным. Я всегда знал, что родители счастливы в браке. Папа любил маму больше, чем она его.

Отец рано лишился матери - она умерла, когда ему было два года, а его старшему брату семь лет. Дед отдал его в шестилетнем возрасте в воспитанники при военном духовом оркестре. Там он жил и учился на военного музыканта - кларнетиста. Со временем отец освоил саксофон. Это в те времена, когда саксофон пытались запретить как инструмент капиталистов и порою били о тротуар. Советская "культурная революция" с годами поутихла, и батя до самой пенсии играл на кларнете и саксофоне.

Мне было семь, когда родители купили скрипку и отдали меня в музыкальную школу. Поначалу мне нравилось, но скрипка - самый сложный в мире инструмент. Заниматься нужно часто и много, да и педагог, наверное, не сумел привить мне любви к инструменту: он то хвалил и говорил: "Какой талант!", то кричал: "Ленивый засранец!" и больно бил меня по пальцам. Учитель по сольфеджио часто уже в начале урока ставил меня в угол, так сказать, превентивно, чтоб не мешал другим. Хотя именно по этому предмету у меня были только пятерки. Сольфеджио давалось легко. Я часто играл, по дороге в школу, в сольфеджио, напевая в уме различные мелодии нотами в разных тональностях (до сих пор это делаю). Диктанты писал быстрее всех в классе. Смычками фехтовал в школе, ломал их регулярно. Две скрипки разбил. Шалопай был еще тот!

Мама била меня постоянно - то рукой, то половником, то ложкой. Иногда с утра просто так, опять-таки превентивно могла хлестануть полотенцем. Больно не била, да и я чаще всего вывертывался. Обувь разбивал, как и многие мальчишки, гоняющие мяч на улице. Был живчиком и непоседой - мамина генетика.

Курить начал в первом классе. Вместе с Аркашкой бегали на трамвайную остановку, что у главного почтамта, и собирали "бычки". Бежали на "Цитадель", лесопарк в самом центре города, формой напоминающий небольшой вулканчик с венчающей его полуразвалившейся старинной крепостью; там высыпали табак на газетные кусочки и крутили "козьи ножки". В кустах можно было спокойно и важно покурить. Загнать меня домой было сложно. В трех кварталах от дома околачивался у гостиницы "Интурист", охотясь за жвачками. Два раза в год на парадах стреляли по шарикам из рогаток (резинка, надетая на два пальца).