— Это же наказание, сеньорита.

Не сразу, но я успокаиваюсь, перестаю жадно заглатывать воздух и вздрагивать, и это становится для него сигналом. Теперь он пускает в ход губы. Дразнящими поцелуями спускается вдоль шеи, прикусывает сосок, заставляя меня выгнуться. Рука поглаживает живот, спускается ниже.

— Я поняла, что ты задумал!

— Ты всегда была умненькой девочкой.

— У тебя ничего не выйдет.

— Проверим?

Я пробую отвлечься, не реагировать на его прикосновения, его ласки, но это невозможно. Голову дурманит осознание чужой власти, пьянит ощущение пут на руках, близость мужчины, возможность утолить плотский голод. А Элвин слишком хорошо знает, как заставить откликнуться мое тело.

Его пальцы порхают меж моих раздвинутых бедер. Я начинаю постанывать, потом кричать, голова мечется по подушке. Мне хорошо! Невероятно, невозможно хорошо, и я уже почти, почти…

Он снова останавливается и просто кладет мне руку на низ живота. Это невыносимо! Я давлюсь возмущенным всхлипом:

— Сволочь!

— Сколько страсти, сеньорита, — низкий и хриплый голос выдает, что он возбужден не меньше моего.

— Пожалуйста… помоги мне… дай мне…

— «Дай» чего?

— Пожалуйста, — скулю я. — Я хочу тебя.

Поцелуй в ключицу:

— Потерпи.

И снова мучительно-сладкая пытка. В моих криках возмущение смешивается с удовольствием. Мне хорошо и плохо. Я изгибаюсь, резко двигаю бедрами навстречу, пытаюсь поймать ускользающее наслаждение. Каждый мускул дрожит, каждое прикосновение заставляет дергаться, словно с меня содрали кожу. Соски ноют от напряжения, живот скручивает и отпускает сладострастная судорога. А он все так же неспешно и умело гладит и целует мое тело, подводит почти к самому пику и останавливается в полушаге от финала. Как он может себя контролировать?

Хочу! Хочу, чтобы он вошел в меня, чтобы взял, хочу слиться, ощутить его внутри! Хочу сладкой, восхитительной разрядки, что обещают, но никак не дают его губы и руки!

Воспитание и представление о благопристойности тонут в багряной пелене, жажда заполняет меня целиком, и я начинаю кричать и упрашивать, используя самые грязные и пошлые слова, что знаю. Сейчас мне плевать на любые приличия. Сейчас я просто хочу.

Хочу!

А потом он не выдерживает и прерывает игру. И я наконец ощущаю горячую тяжесть тела сверху, ощущаю тянущую, такую приятную наполненность внутри. Оплетаю его ногами, вскрикиваю от каждого резкого толчка и двигаю бедрами навстречу. Мне хорошо. Хочу, чтобы это продолжалось и продолжалось…

— Да! Да! Да! — шепчу я, как заведенная. — Хорошо-о-о…

Всего несколько движений подбрасывают к вожделенному пику. Острая, восхитительная судорога идет по телу. Одна. Вторая и третья. С губ срывается стон. Я плыву в сладких волнах наслаждения, тону в них, обмякаю и погружаюсь в теплый, блаженный туман. Нет сил двигаться, но я продолжаю ощущать резкие движения мужчины: каждое из них вызывает новую упоительную волну, продлевая удовольствие.

Потом я слышу его стон, и низ живота снова скручивается в болезненно-приятном спазме. Я так люблю, когда Элвин теряет голову. Когда наконец отпускает этот проклятый самоконтроль. Люблю слышать его стоны, ощущать свою власть над ним.

Он опускается рядом, обнимает меня и тяжело дышит. Над кроватью запах пота и страсти.

— Развяжи, — прошу я.

Открывает глаза и снова ухмыляется, возвращая на лицо привычную маску:

— Зачем?

— Чтобы я могла тебя отдубасить.

— О! Достойная причина, — соглашается он и распускает узлы. Обнимаю его, утыкаюсь в плечо.

— Гад ты! Это было жестоко!

— На то и наказание. И еще скажи, что тебе не понравилось. Кстати, мне было очень сложно терпеть, когда ты так эротично пищала.

— Все равно предупреждать надо!

— Если предупреждать, уже не то. И потом, это была импровизация, — Элвин касается губами следа от шнура на моем запястье, где кожа стесана почти до крови. — Эх ты. Я же говорил «Не дергайся».

— Посмотрю я, как ты будешь не дергаться, когда я тебя так же привяжу и начну мучить, — притворно возмущаюсь я.

— Сначала привяжи, — смеется он.

Я начинаю думать, что это отличная идея. Кажется, знаю, что устроить ему в следующий раз.

Накатывает усталость. Закрываю глаза и сонно шепчу «Люблю тебя», он целует меня в макушку и ничего не отвечает.

Он очень редко говорит, что любит. Потому что вообще редко говорит о своих чувствах.

Я не обижаюсь. Люблю его таким, какой есть.

Элисон

— Мне кажется, ты заболел. Не знаю, умеют ли призраки болеть.

— Почему такие мысли, Элли?

— Потому что мы здесь. И ты сам меня сюда привел. А не стал рассказывать, какая я дурочка и как тут опасно.