И она ответила по-немецки:

— Благодарю вас, хорошо...

Константин тоже знал немецкий, но его всегдашняя лень не давала ему возможности так же хорошо его выучить, как греческий, на котором он разговаривал с малолетства, или французский, на котором он болтал, как истинный парижанин. И хотя его мать, императрица Мария Фёдоровна, была немкой и до конца своих дней не научилась без акцента изъясняться по-русски, он тем не менее коверкал и ломал немецкую речь, так и не поняв её красоты и звучности.

Он спросил по-русски, она ответила по-немецки. Они говорили на разных языках.

И снова он сказал по-русски:

— Я приехал за тобой...

Она высоко подняла тёмные и бархатистые брови, в её карих глазах блеснули удивление и любопытство, но она притушила этот блеск и ответила по-немецки, всё также холодно:

— Едва ли это возможно...

Её любезно-вежливый тон, не допускавший ни малейшего тепла и близости, начинал раздражать его, гнев уже поднимался в его груди тугим комком, но он подавил это чувство, искал и всё не мог найти слова, которые растопили бы корку этой ледяной вежливости.

— Я получил назначение, — заговорил он тоже по-немецки, ожидая, что этот язык, возможно, станет ей ближе. — Мне необходимо создать семью, мне необходимо... — Он споткнулся, подбирая слова, и перешёл на русский: — Я хочу жить своим домом, иметь законных детей, которых я мог бы назвать своими наследниками.

Она взглянула на него удивлённо. Если уж у них не было детей тогда, в самом раннем периоде их брака, то о каких детях может идти разговор теперь, в её возрасте, когда она давно забыла, что такое мужчина и близкие отношения между полами?

Но опять её удивление скрылось под маской ледяной любезности. Она слушала его не прерывая, стараясь доискаться причин такой настойчивости.

— Но ведь однажды вы уже пытались склонить меня к разводу, — внезапно напомнила она.

Константин осёкся, и его румяные щёки залились багровой краской.

— Да, я хотел жениться, — преодолев своё смущение, заговорил он. — Мне надоело мотаться между многими женщинами. Мне встретилась прелестная девушка. Но матушка и брат не позволили, и я очень жалею, что не настоял, скоро сдался.

Он говорил горячо и искренне, стараясь убедить жену в своей правдивости и прямоте. И услышал ответ, холодный и острый, как ледяной душ, который он всегда принимал по утрам.

— Вы можете получить развод, когда вам будет угодно...

Все мысли, все слова, с которыми он ехал в Кобург, сразу рассеялись, ушли. Он тоже замолчал.

— Бывшая жена лишь имеет возможность получать всё то же пособие, которое теперь вы мне выплачиваете.

Она строго посмотрела на него, и он понял, что только это имеет для неё значение.

— А разве тебе не хочется иметь свой дом, свою семью, обзавестись кучей детей и внуков? Разве устраивает тебя это одинокое существование? Я же вижу, что тебе здесь скучно, что тебе тоже необходим воздух. Разве старые родители и их болезни — это всё, что должна иметь женщина в таком возрасте, как наш?

Он горячо убеждал её, но она насмешливо взглянула на него.

— Мы слишком разные люди. — Анна несколько отошла от любезно-холодного тона, и в голосе её зазвучала глубокая печаль. — Мы так различны, потому и жизнь наша не сложилась. И никогда не сложится!..

— Жаль, я хотел, чтобы ты была счастливее, да и я тоже... Нам уже не пятнадцать лет, мы многое испытали. Может быть, всё-таки попробуем начать всё сначала?

Она молча покачала головой.

— Значит, нет? — снова спросил он, желая поставить все точки.

— Значит нет, — как эхо, откликнулась она.

— Что ж, видно, сама судьба мешает мне...

Вошли герцог с герцогиней, любезности начались снова, и, как ни отказывался Константин, ему пришлось остаться пообедать в старинном мрачном кобургском замке.

После обеда он сел в давно поджидавшую его карету, гвардейцы сопровождения окружили её, гикнул сидевший на облучке кучер, Константин откинулся на жёсткие кожаные подушки и принялся мысленно просматривать все картины, только что прошедшие перед ним.

Нет, эта чужая холодная женщина в старомодном платье была ему вовсе не нужна, он не сумел бы наладить с ней свой домашний очаг, хоть и страстно хотел этого. Хотел, потому что теперь он был властен, теперь он получил новое назначение...

И он отдался воспоминаниям о том, как это произошло, каким образом он становился главнокомандующим русской и польской армиями в Варшаве. Фактически главой польского государства.