Шрифт:
Командующим остался Бенингсен, тот самый, что сыграл такую ужасную роль в убийстве императора Павла.
Александр Тучков присоединился к Таврическому полку почти накануне сражения при Галымине. Он не успел освоиться с солдатами, которыми поручалось ему командовать, лишь мельком оглядел ряды полка, часть которого состояла из кавалеристов, бравых улан, а часть оставалась пешей, но была хорошо обучена метанию ручных гранат.
Обозы, а с ними и Маргарита, остановились вёрстах в пяти от местечка, где уже находились французские войска. Лесок и поле перед ним накануне достаточно хорошо были укреплены: вырыты валы и рвы, все повозки составлены в ряды, через которые прорваться неприятелю было бы трудно. А в самой середине расположились все, кто не был занят в боевых действиях. Горели костры, ближе к правому краю обоза развернут был полевой лазарет, и медбратья в белых балахонах и белых башлыках готовили свой инструмент для срочных операций и перевязок.
В небольшой палатке, раскинутой прямо посреди леса, Александр и Маргарита готовились к своему первому боевому делу.
Накануне Александр провёл весь вечер в главной ставке генерала Бенингсена, познакомился с этим сухопарым, долговязым и мрачным на вид командующим войсками и теперь всё ещё повторял в уме диспозицию, свою роль в сражении, место и действия своей части полка.
А Маргарита старалась создать хоть какую-то видимость уюта в полотняной палатке, в которой вместо постелей приготовлены были охапки мягкого сена да небольшой коврик для сервировки ужина.
— Знаешь, — сказал ей Александр, — я даже не испытываю волнения, настолько задача моя проста и возможна.
— Александр, — заговорила Маргарита, подсев на его охапку соломы, — запомни: моя любовь будет хранить тебя от всякой нелепой случайности. Я стану молиться за тебя, я стану волноваться. Но ведь это естественно, это так и должно быть...
— Успокойся, — закрыл её рот поцелуем Александр, — я буду под надёжной охраной моих гренадеров, а мой конь вынесет меня из-под всякой пули и убережёт от всякого штыка...
— И всё-таки помни: все мои молитвы будут за тебя. И ты будешь жив и здоров...
— Да я и не сомневаюсь, мой милый денщик, — засмеялся Александр.
С самого раннего утра Маргарита уже была на ногах. Она проводила выступивший полк до самых рвов, долго стояла на валу, пока не исчезли вдали чёрные точки всадников и не поднялась пыль за ногами пеших солдат.
Она вдруг поняла, что бездеятельное ожидание станет для неё нестерпимым, и пошла к походному лазарету, где уже всё было готово к приёму первых раненых.
Застонала вдали артиллерийская канонада, частая перестрелка доносилась лишь глухими хлопками, и весь лагерь взволнованно ждал вестей.
Показались на дороге, в облаках пыли первые повозки с ранеными.
И тут впервые осознала Маргарита, что такое война. До этого видела она только пропылённые лица солдат, устало шагающих в походе, видела, как выдирают они ноги из жидкой грязи ненаезженных дорог, как мелькают их согнутые под амуницией фигуры между частыми тонкими берёзками. А теперь увидела окровавленные лица, отстреленные руки и ноги, кровь и услышала стоны. Безобразная сторона войны обернулась к её лицу своей кровавой сущностью, но она закусила губы и лишь старалась предложить свою помощь тем раненым, что не требовали срочных хирургических действий.
Она бегала по лазарету, большому полотняному шатру, раскинутому под малорослыми деревьями и среди кустарников, то и дело мчалась к ручейку, текущему между узловатыми корнями, наполняла манерки [17] и котелки водой, обтирала лица раненых, вместе с санитарами укладывала их поудобнее прямо на голой земле.
Скоро, уже к вечеру, весь лазарет представлял собою страшное зрелище: стонали и кричали раненые, просили пить, а то и затвердевшей каши, рвали на себе повязки и бредили.
17
Манерка — походная металлическая фляжка, а также крышка такой фляжки, употребляемая вместо стакана.
Доктора смотрели на Маргариту странно: что делает здесь этот молодой слуга, этот человек, одетый в мужицкую одежду и так хорошо изъясняющийся по-французски. Но потом поняли тайну и старались обратить на пользу лазарету её присутствие здесь.
— Спаси и сохрани, Пресвятая Матерь Богородица, спаси, сохрани и помилуй...
Весь день и вечер, что бы она ни делала, эта спасительная молитва была на её устах. Она твердила её как заклинание, как заговор, уже машинально и независимо от действий рук и ног.
Но вот вдали послышался топот копыт, в вечерней мгле он сгустился в сильный шум, и даже лазаретные служители выбежали на этот шум. Возвращался гренадерский полк, весь в пыли и крови, но знамя его развевалось впереди, и первым скакал Александр.
Когда он соскочил перед ней, омертвело стоявшей у ближнего костра, она словно ожила, бросилась ему на грудь и стала лихорадочно ощупывать его тело.
— Ты жив, — шептали её губы, — ты вернулся, ты весь в пыли, грязи, крови, куда ты ранен, какая шальная пуля укусила тебя...