Филарет не мог не видеть лукавства поляков, обещавших сохранить в русском государстве православную веру. Всем было ведомо, что именно волей Сигизмунда была введена уния в западных областях. Что же касается обещания дать на престол сына Владислава, то это имя было лишь прикрытием откровенного желания Сигизмунда завладеть русским престолом. Почему он не прислал русским тушинцам свою грамоту? Филарету ничего не оставалось, как вместе с тушинцами демонстрировать свою обиду.

Однако большинство послов не думали о своих обидах, мнимых или реальных, а спешили встретиться с Сигизмундом. Месяц спустя делегация самозваных послов предстала перед польским королём. Речь держал всё тот же Салтыков, а закончили выступление его сын Иван и дьяк Грамотин.

— Бьём тебе челом от наречённого патриарха Филарета и от имени всего духовенства и благодарим за старание водворить мир в Москве, — низко кланяясь Сигизмунду, сказал Иван Салтыков.

Затем выступил дьяк Грамотин, прославившийся своей беспринципной дипломатией, и от «имени Думы, двора и всех людей» объявил, хотя никто в Думе его на это не уполномочивал:

— Венец Мономахов хотели бы мы передать королевичу Владиславу, и этим впоследствии две державы будут объединены под одной короной. Шуйский — беззаконный царь, а Руси нужен царь законный, а не наместник. Мы сами свергнем, истребим Шуйского как жертву, уже давно обречённую на гибель. Вся Россия встретит царя вожделенного с радостью, патриарх и духовенство благословят его усердно. Но Владислав должен венчаться на царство в Москве от русского патриарха, по старому обычаю; святая вера греческого закона должна остаться неприкосновенной.

Сигизмунд согласился на это условие, но добавил, что венчание произойдёт после водворения в стране полного порядка, и вынудил русских тушинцев пойти на эту уступку. Каждый из них принёс присягу: «Пока Бог нам даст Владислава на Московское государство, буду служить, и прямить, и добра хотеть его государеву отцу, нынешнему наияснейшему королю польскому и великому князю литовскому Жигимонту Ивановичу».

Неужели Салтыков, Рубец-Мосальский, Хворостинин и другие послы действительно надеялись, что Владиславу позволят принять православие? Ведь всего лишь год назад Сигизмунд нанёс жестокий удар по православному Виленскому братству, когда православных людей обвинили и в мятеже, и в оскорблении королевского величества и подвергли суду. Большая же часть православных церквей была передана униатам.

...Начало 1610 года — это период блестящих побед князя Михаила Васильевича Скопина-Шуйского. 12 января была снята осада Троице-Сергиевой лавры, продолжавшаяся шестнадцать месяцев. Под Димитровой князь в союзе со шведами наголову разбил войско Сапеги и тем снял осаду Москвы. Скопин был совсем ещё молодой человек, его воинские таланты обнаружились рано, и имя его как талантливого полководца было широко известно.

Получив в восемнадцатилетнем возрасте при первом Лжедимитрии звание «великого мечника», позже, при царе Василии, он мужественно боролся против врагов отечества. Неудивительно, что для каждого патриота имя князя Скопина стало символом надежды на ближайшее избавление, с ним связывали веру в возрождение Руси, в её грядущую славу.

12 марта князя Скопина торжественно, как истинного победителя-освободителя, принимали в Москве. Звонили колокола всех московских церквей. У городских ворот его встретили хлебом-солью вельможи, а простые люди падали перед ним на колени.

Царь Василий с радостными слезами на глазах приветствовал племянника. После торжественного приёма воевода Скопин был приглашён на знатный пир. Не только царь, но и все вельможи, «славные мужи, велики мнящиеся пред Богом и людьми, богатством кипящие», желали видеть освободителя Москвы на своих пирах. Юного князя Михаила сравнивали с Давидом, ибо был он непобедим, велик ростом и красив. Как говорили современники, «сиял Божественной красотой» и был «выше всех сынов человеческих». Участие в пирах тяготило его. Он думал не о празднествах по случаю победы. Предстояло очистить державу от шаек самозванца и отбросить польские войска за её пределы, пока положение Сигизмунда было не блестящим, пока держался Смоленск и отчаянно сражались против иноземцев и их прислужников города Северной Украины.

Кто бы мог тогда подумать, что московское гостеприимство может таить в себе коварство и день 23 апреля будет роковым для воеводы, ставшего надеждой Руси? На крестинах у князя Ивана Воротынского воевода Скопин-Шуйский занемог и через две недели скончался. Что было причиной его смерти? Молва утверждала, что дочь Малюты Скуратова, княгиня Екатерина Григорьевна, супруга царского брата Дмитрия Шуйского, поднесла знатному гостю чашу с отравным зельем и будто бы она учинила сие злодейство, научаемая супругом, завидовавшим блестящим успехам племянника.

Однако очевиднее всего, что это был слух, пущенный врагами Василия, дабы навредить ему. Какой патриот станет желать смерти спасителю отечества! Князь Дмитрий Шуйский мог завидовать славе своего племянника, ибо сам он был бездарным полководцем, но злодеем он не был. Злодеев следует искать среди тех, кому было нужно убрать князя Скопина-Шуйского.

То было время, когда бессильные посягательства на трон царя Василия лишь усиливали злобу врагов русского государства. Поддержка многими боярами Тушинского вора, злобные высказывания боярина Михаила Салтыкова, сатанинское упорство, с каким он хлопотал, чтобы на русском троне был польский король Сигизмунд, ненависть, с какой он и его соратники преследовали патриарха Гермогена, хотя на словах они радели о православии, — всё это даёт основание думать, что заговор против державы и её царя Василия родился в Кремле, в самом сердце Москвы.