Эльф поднялся, скинув старый плащ, которым кто-то заботливо укрыл его от вечерней росы. Увидал рядом аккуратную стопку своей свежевыстиранной одежды. Сверху обнаружилась его флейта в кожаном чехле. Элиор бережно прижал её к груди. За волнениями последнего дня он почти забыл о драгоценном инструменте. Эльф торопливо переоделся, оглянулся на окна дома. Вроде бы ещё не поздно, стемнеть по-настоящему не успело, но его обитателей не видно и не слышно.

Эльфийский менестрель всей грудью вдохнул прохладный лесной воздух, приложил к губам золотистую флейту. К звукам вечернего леса осторожно прибавился ещё один. Тихое пение флейты сплелось с дыханием ветра, шелестом листвы, журчанием ручья, стрекотом кузнечиков, далёким разговором птиц. Мелодия была частью этого сада, этого леса, этого мира. Он сам был её частью, создавая её и растворяясь в ней. В какой-то момент в его музыку влился нежный перезвон серебряных колокольчиков, и кто-то потрясённо вздохнул совсем рядом. Мелодия закончилась, как летний дождь, и эльф опустил флейту, возвращаясь в реальность.

Совсем рядом с ним стояла Лика и растерянно улыбалась. За её спиной маячили Тош и черный демонёнок с одинаковым восторгом, написанным на лицах.

– Сыграй ещё, – тихо попросила девушка. Ветер шевельнул лёгкие занавеси в распахнутом окне дома, и переливчатый звон серебряных колокольчиков подтвердил её просьбу.

Элиор молча кивнул и снова поднёс флейту к губам. Он так давно не играл! А сегодня мелодии лились одна за другой, сами рвались на волю. Они были такие разные – грустные и весёлые, озорные и нежные. Они наполняли тёплую осеннюю ночь тихой радостью и волшебством детских сказок. И неизменно каждой мелодии вторил еле слышный звон серебряных колокольчиков.

Когда Элиор, наконец, выдохся и остановился, говорить ещё долго никому не хотелось. Но спать после такого не хотелось тем более.

Мальчишки разожгли костёр, поставили греться воду. Лика принесла из дома одеяла. Потом они сидели в саду, пили горячий травяной чай, ели хлеб с мёдом и разговаривали. Точнее, говорил в основном эльф. А дети и ведунья, затаив дыхание, слушали рассказы Элиора про его родной Вечный Лес, про волшебные порталы, с помощью которых эльфы могут в одно мгновенье перемещаться куда угодно, про Седые горы, могучей грядой протянувшиеся с севера материка на юго-восток и отделяющие эльфийские земли от человеческих, про столицу Алмазной империи – красный город Перан и молодого императора, про другие человеческие города, в которых он успел побывать, про состязания менестрелей и воинские турниры.

Тош всё-таки выпросил у эльфа посмотреть его лук и теперь крутил его в руках, восхищаясь невиданным прежде оружием – лук был короче привычного, с двумя изгибами и с костяными накладками посередине и на концах. Снятая сейчас тетива хранилась в специальном кармашке на берестяном налучье, любопытный мальчишка не преминул заглянуть туда. Тетива тоже оказалась необычной, он даже не сумел понять, из чего она сделана.

– А правду говорят, что эльфийские луки ни сырости, ни мороза не боятся, с ними даже купаться можно и на снег кидать? – задал пацанёнок давно интересовавший его вопрос.

– Правда, – рассеяно кивнул эльф, – наши луки вообще ничего, кроме огня, не боятся.

Элиору очень хотелось расспросить ведунью про демонов, живущих в её доме, но он не решался. Человеческие волшебники обычно очень неохотно делятся своими секретами, и он не хотел, чтобы понравившаяся ему девушка решила, что он выпытывает её тайну. Зато он спросил про колокольчики, которые вторили его игре.

Лика принесла и показала ему мамины серёжки, заодно вкратце рассказав историю своей жизни.

– Как звали твою мать? – с каким-то напряжением в голосе спросил эльф, рассеянно вертя в длинных пальцах необычное украшение.

Лика только головой покачала.

– Я не знаю. Деревенским она не называла своего имени, а я звала её просто «мама». Я не помню, – беспомощно закончила девушка.

Элиор помолчал, качая в ладони грозди колокольчиков. Потом поднял взгляд на ведунью.

– Это живое серебро. Достаточно редкое даже в наших землях. Из него делают музыкальные инструменты и добавляют в оружие. Никогда не слышал, чтоб из живого серебра делали обычные украшения. Хотя эти серьги обычными никак не назовёшь. Это определённо эльфийская работа, но мастера я узнать не могу. Правда, я и не очень в этом разбираюсь. В общем, я думаю, если узнать историю этих серёг, можно многое выяснить о твоей матери.

– И ты поможешь мне? – полный надежды взгляд бирюзовых глаз с отблесками рыжего пламени.

Эльф с трудом отвёл от неё взгляд, кивнул.

– Я постараюсь. Как доберусь домой, спрошу у своей матери. А если она не сможет помочь, поспрашиваю мастеров. Такую вещь любой из них запомнит, если хоть раз в жизни видел.

Лика задумчиво молчала. Элиор разглядывал её озарённую пламенем хрупкую фигурку. Что он в ней нашёл? Почти ребёнок (правда, и он по меркам своего народа не так давно получил право называться взрослым), не эльфийка и не красавица, ведёт себя, как мальчишка и водится с демонами. И всё же настойчивое желание помочь ей (в чём угодно) уже нельзя объяснить простой благодарностью.

Зевнул потерявший интерес к разговору Тош, и Лика нарушила молчание.

– Элиор, скажи, твоя мать – сильная волшебница? Она разбирается в магии призыва?

Эльф, не ожидавший такого вопроса, слегка опешил.

– Мы не призываем демонов. Но мама долго живёт и многое знает, может, и такую магию тоже. А ты почему спрашиваешь?

Он пытливо воззрился на девушку, но Лика снова смотрела в огонь, думая о чём-то своём и хмуря тонкие брови. Отвечать она явно не собиралась.

Чтобы отвлечь её от грустных мыслей Элиор снова взялся за флейту.