До поля шли километра полтора.

Картошки было посажено пять гектаров. Ботва уже вся пожухла, листьев не было – одни черные хвостики указывали на картофельные гнезда. Рядки тянулись к лесу метров на пятьсот.

– На двоих берите два ряда. Вон конюх едет. Картошку покрупнее сыпьте ему на телегу, в короб. Он увезет. Мелочь сыпьте в кучу посреди поля. Потом соберете.

– Что считать мелочью? – спросил бригадира Васильев.

– С яичко-то в крупную кладите.

На кустике картошки «по яичку» и крупнее было по две штуки. Редко три. И штук по шесть – чуть крупнее виноградины. Все картофелины были облеплены сырой глинистой землей, и прежде чем бросить в ведра, их надо было очистить. Но короб телеги все-таки понемногу наполнялся. Росла и куча мелочи. Часов в одиннадцать возница повез первый короб картошки. С ним ушел и Георгий – за мясом для обеда.

К часу возчик на телеге, в сопровождении Веселова и женщин, привез кастрюлю с еще горячим густым борщом, в двух других кастрюлях были овсяная каша и гуляш из говядины. В термосе заваренный сладкий чай.

Георгий не забыл прихватить с фермы флягу с холодной водой для мытья рук и посуды после обеда.

В лесу на полянке разожгли костер, наломали пихтового лапника и устроились на обед возле костра.

По мере наполнения желудка улучшалось и настроение.

– Бабоньки, нам добавки, мы вам ширму вешали, – подошли с пустыми чашками два токаря -Захар и Кузьма.

– Первый и последний раз по блату даю, – наполняя чашки, засмеялась кладовщица Надежда Белых.

– «По блату, по блату,

Дала сестренка брату…

Коробку шоколаду

И синий карандаш», – промурлыкал Кузьма, с интересом поглядывая на круглое, розовощекое лицо молодой кладовщицы.

После обеда женщины помыли посуду и уехали.

День выдался не дождливым. Было не жарко. Мужчины, переваривая обед, сидели и лежали на лапнике у костра. Кто-то курил, а Георгий с Сергеем, лежа, с интересом следили за быстрым движением по небу низких темно– лиловых туч.

– Только бы дождя завтра не натянуло, – сказал Георгий.

– Может, еще раскачается, – ответил Сергей и поднялся. – Мужики, кончай перекур, пора на поле. Сейчас телега приедет. Нам еще раз заполнить ее надо.

Нехотя встали, разбросали головешки костра, затоптали угли и ушли на поле.

На третий день начался дождь, вначале мелкий, потом усилился. Все вымокли, но телегу картошки до обеда набрали. Решено было идти обедать в деревню. Возница сказал, что если дождь будет и дальше так лить, после обеда он на поле не приедет – нет смысла.

На веревках вдоль печи развесили сырую одежду, переоделись в сухое, пообедали. Сергей принял решение – на поле не выходить.

По столу начали стучать костяшками домино, Захар, Кузьма, Петр и Дима Нетунаев сели играть в карты. Георгий, покрутившись возле печи у прибирающихся женщин, натянул на себя клеенчатый плащ с капюшоном и пошел на ферму. «Может, дояркам помочь надо», – подумал.

На ферме было тепло и сухо. У входа, рядом с красным уголком, топился кормозапарник – сооружение в виде толстой, круглой двухметровой печки с вделанным в нее емким котлом для воды. Горячая вода отапливала красный уголок, был кран и для отбора воды на другие нужды: горячей водой заваривали пойло для скота, тепленькой мыли вымя коровам перед дойкой.

Коров еще не пригнали, и три доярки сидели за столом. Со всеми из них Георгий уже был знаком. В центре стола сидела Вера Князева, пожилая женщина в расстегнутой телогрейке. На голове зеленый, с большими, аляповатыми розами, платок, узлом завязанный на затылке. Она была старшей на ферме, и обычно она по утрам наполняла канистру Веселову молоком. Справа от нее сидела черненькая татарка Наиля. Напротив Наили – тощая, рослая, черноволосая Настя. Наиля и Настя были без телогреек, в шерстяных вязаных кофтах. На столе стояли большой, литра на четыре, эмалированный чайник и блюдце с кусочками наколотого сахара, тарелка с ломтями хлеба, нарезанными от деревенского каравая. Перед каждой женщиной стояла синяя эмалированная кружка с чаем.

– Садись с нами чаевничать, – пригласила Вера.

Наиля подвинулась на лавке, освобождая место, и, встав, достала с полки еще одну кружку. Георгий сел. Налил чаю. Под потолком вдоль стены на обратной стороне нешироких обоев был написан лозунг: «Обществу нужен новый человек – с коммунистическим мировоззрением».

– Ну, и как у вас с мировоззрением? Коммунизм проглядывается? – кивнув на плакат, улыбнулся Георгий.

– Проглядывается, особенно, если сзади заглядывать, – зло сказала Настя.

– Не болтай. Три дня знаешь человека, а уже мелешь при нем что попало, – приструнила подругу Князева.

– Да это парторг колхоза. С него Райком требует наглядную агитацию, вот он и развесил, где мог, – примирительно сказала Наиля.

– Что, я все время рот на замке держать должна? У меня три рта на полатях голодные! Привезла на телеге в город на колхозный рынок свинью продавать, подскочили – деньги давай, сбор с владельцев скота. «Какие, говорю, деньги? Не продала еще». Так ведь, гады, и крутились возле, пока после не содрали налог с продаж, сколь положено. У родственника три дня пожить решила: детям обувку купить надо было, да телогрейку себе приглядела, так на вторую ночь участковый прибежал, видно, соседи нажаловались: «Почему без прописки ночуете? Где паспорт?»