Как сказал святоша, так и будет? Значит, порка? Ну нет. Она лучше умрет, чем позволит сотворить с собой такое. Будет биться до последнего, но в руки не дастся. Даже зубы в ход пустит! Хотя… Опыт подсказывал, что против толпы солдат не выстоит никто. Кто-то да подберется ближе — или с сетью, или вот так, как сегодня, ударит по голове… Бежать? Тогда прямо этой ночью. Сегодня прикинуться немощной и больной, чтобы не сильно стерегли… Сегодня… Твою-то маму! Сегодня ж у нее первая брачная ночь!

Бешенство снова вскипело в груди, и Янис-Эль злобно уставилась на дора Несланда, колонной возвышавшегося над ней. Словно почувствовав ее взгляд, тот наконец-то замолчал и опустил свои невозможные глаза вниз, на распростертое тело. Нет, не на тело Янис-Эль, как было подумала она, а на Луту, на которую чудом еще никто не наступил.

— Лута! Я же просил тебя побыть с Альфом!

— Мне с ним скучно.

Лута встала и расправила помявшееся платье.

— Ты большая и должна нести ответственность за него.

— Не буду.

Янис-Эль вздохнула и с кряхтением поднялась на четвереньки. На нее по-прежнему никто не обращал внимания. Дурдом на выезде, а не семейка. И слава тебе, Господи, что детей у нее самой в прошлой жизни так и не случилось. Одуреешь с ними.

Она уже почти добралась до того самого кресла, в котором чуть раньше сидел ее муженек с детьми, как в комнату влетел солдат.

— Господин! Господин! Кадехо! Кто-то оставил калитку открытой, и они прорвались во внутренний двор! А Стефан недавно видел, как юный дор Альф побежал на ту сторону, наверно, в стойла саримов!

Разом переменившись в лице, Эйсон Несланд кинулся прочь из комнаты, за ним поспешили остальные. Остались только перепуганная Лута и Янис-Эль, привалившаяся больной головой к сиденью кресла, в которое сесть она так и не успела. Надо было вставать. И идти. Она-то Альфа найдет сразу. Да и что искать — вот он. Мелодия души чистая и звонкая. Путь к мальчику Янис-Эль видела так же ясно, как узор на обивке кресла перед своим носом. Но поскольку в жилище своего благоверного (чтоб ему!) она еще совершенно не ориентировалась, то сказать кому-то, как называется та часть замка, где пребывал этот мелкий хулиган, было невозможно.

Янис-Эль стиснула зубы и поднялась, придерживая голову обеими руками, чтобы не отвалилась. Что ж так все удачно-то?.. Чесались уши, горел нос, в затылке дергало и стреляло. А треклятое платье так и норовило опутать ноги и свалить обратно на пол.

— Лута, прошу тебя, иди к себе и никуда — слышишь? — никуда не выходи. Альфа мы найдем и спасем, тут можешь не сомневаться. Все. Иди. И я тоже… пойду.

Выпроводив девочку в коридор, Янис-Эль безошибочно направила ее в нужную сторону и проследила за тем, чтобы подавленная Лута закрыла за собой дверь, а после поволокла себя в сторону выхода во внутренний двор. Как ни странно, то ли движение, то ли новая порция адреналина от страха за маленького Альфа, подействовали на нее благотворно — идти стало легче, и Янис-Эль даже смогла без проблем (ни разу не оступившись!) спуститься по лестнице, пересечь холл и вывалиться в темный двор, освещенный редкими факелами.

В его дальнем конце, у низких хозяйственных построек, был шум и толчея. Люди кричали — кто-то яростно, кто-то так, что мороз по коже драл. Мучительно, словно от острой боли. В очередной раз почесав уши и нос, Янис-Эль поковыляла туда же — внутренний радар указывал, что Альф тоже где-то там, в той стороне, где кто-то бился с врагом, а кто-то умирал, пораженный им.

Дед капитана Иртеньевой всегда говорил про внучку, когда она вновь попадала в переплет, так: «Не девка, а сто рублев убытку». Похоже, Альф был из той же категории. И вот чего ему понадобилось на ночь глядя у саримов? Или где он там на самом деле?

Янис-Эль была на полпути к месту схватки, когда плотная толпа солдат, чьи спины она до этого только и видела, расступилась, как-то вмиг распавшись на части. С людьми вообще происходило что-то непонятное, и вели они себя странно. Янис-Эль даже не сразу поняла, в чем дело, и только потом осознала — все они, как альпинисты, были связаны друг с другом веревками! Вечный лес! Зачем? Как можно сражаться в такой вот связке? Янис-Эль заковыляла быстрее и вдруг замерла, упершись, словно в стену, в тяжелый, направленный прямо на нее взгляд красных злых глаз.

Животное было черным и огромным. И совсем не таким красивым, как то, что было запечатлено в камне перед въездом в Несланд Эльц. Скульптор кадехо явно польстил. Покрытая совсем не чешуей, а густой жесткой шерстью тварь была ужасна. Огромная пасть, полная острейших клыков — куда там «неотразимой» улыбке Янис-Эль! Глаза, горевшие в темноте голодными яростными угольями, острые, как пики, уши, мощные лапы. Солдаты, воспользовавшись секундной передышкой, вновь сомкнули ряды, наставляя на кадехо длинные мечи и копья, зверь зарычал, и где-то в стороне ему откликнулся другой, а после и третий. Янис-Эль отмерла, как-то сразу придя в себя. Ясная мелодия души Альфа по-прежнему звала ее, и она, задирая подол платья помчалась в обход места схватки.