— Привет.

Я поднимаю ногу на стул и снова наклоняюсь к зеркалу, чтобы наложить еще один слой туши. Это уже немного комковато, но я бы предпочла заняться этим, чем говорить с Анжелой. Почему я позволяю ей делать это со мной? Как может одна секунда нахождения в одной комнате, чтобы я чувствовала себя совершенно недостойной?

— Хорошие подделка, — говорит Анжела, когда садится на кровать и поднимает ноги, хотя ее юбка едет. Я вижу ее бело-розовое нижнее белье.

Я встаю и смотрю прямо на нее.

— Ты говоришь о моих туфлях?

— Да, стащила у уличного торговца или что-то в этом роде?

Я открываю рот, чтобы сказать ей, что нет, я этого не делала, и у меня есть квитанция, чтобы доказать это, но потом я останавливаюсь. Это действительно имеет значение? Я вообще хочу ей понравиться? Она такая же поддельная, как девочки, которые следуют за Алексом. Они пускают слюни над богатством, названиями и популярностью. И второе, что у вас есть, это ваши новые лучшие друзья. Но они никогда, и через миллион лет, не станут настоящими друзьями. Не так, как Алекс и Эмили.

Я закончила с ней. Я закончила с тем, что она заставляет меня чувствовать себя неполноценной.

— Что-то вроде этого, — говорю я и возвращаюсь к зеркалу.

Мне она больше не нужна. И я чувствую себя хорошо, наконец, поняв это.

Через полтора часа наши телевизоры установлены на тихом звуке, кровати наполнены подушками, и мы выскользнули из такси перед клубом. Мое сердце переполнено адреналином.

Но я не боюсь. Все правила, этикет и безумная социальная лестница 1815 года показали мне, что я могу выжить.

Даже если я больше не буду Ребеккой. Это немного похоже на снятие защитной маски, и я чувствую себя немного разоблаченной.

Я немного потянула свою майку, чтобы защитить последний дюйм обнаженной кожи от ночного бриза, и последовала за тремя девушками вниз по переулку. Это чувствуется явно не круто, пробираться сквозь грязевые лужи и протискиваться мимо переполненных мусорных контейнеров, но без сомнения. Это отвлечет меня от Алекса.

Алекс. Боже, я бы хотела взять его с собой. Одеть его в джинсы.

Мне нужно перестать думать о нем. Остановиться. От этого у меня болит грудь.

Когда мы оказываемся за зданием, звук тяжелого базового ритма усиливается. Это практически грохот улицы. Разблокированная боковая дверь распахивается, и высовывается голова. Я так понимаю, это тот парень, что, как предполагается, впустит нас, потому что Анжела мчится и обнимает его. У него короткие волосы, а-ля Джастин Тимберлейк, и он носит черную футболку, которая обтягивает его выпуклые мышцы. Парень отходит в сторону и открывает дверь для нас, а затем я следую за девушками внутрь и стараюсь не краснеть, когда он кивает на меня, когда я прохожу мимо.

Темно, за исключением того, что огни строятся и освещают пол, наполненный танцующими людьми. Тяжелый бит отражается в моей груди и заставляет мои легкие трещать.

Я внимательно слежу за Мэнди, боюсь, что потеряю ее, если осмотрюсь. Мы пробираемся сквозь толпу людей и подальше от танцпола, к смеси эклектичных сидений и асимметричных диванов. Анжела взбирается на несколько шагов, пока мы не выходим на балкон на полпути между танцполом и потолком, а не всю историю, но не совсем на главном уровне. Это напоминает мне о террасе, где группа играла на балконе у Поммерой.

Я не понимаю, пока не сажусь, что парень из двери последовал за нами, и у него есть три других парня с ним. Я смотрю на стол и подбираю бумажные подставки, будто они это самое интересное в мире, потому что внезапно мое самосознание возвращается в полную силу.

И тогда это на самом деле становится самой интересной вещью в мире. Одно слово рельефно оформленное письмами каллиграфии. Одно слово, которое заставляет чувствовать, что вся комната вращается.

Харксбери. Что во имя Бога?

— Что это?

Я указываю на надпись и кричу в ухо Мэнди.

Девушка приподнимает брови.

— Подставка?

Я стону.

— Нет, я имею в виду это имя. Харксбери.

— О, это название клуба, но я не знаю, что это значит.

Я знаю. Это имя герцогства. Интересно, значит ли это, что какой-то родственник Алекса инвестировал в это место или что-то в этом роде. Или, если кто-то заимствовал их имя. Или что. Но это должно означать, что Харксбери реален, что он существует. Я снова смотрю на это слово. Если обуви было недостаточно… Это должно быть реально. И, видеть его, это напоминает мне о том, как я чувствовал себя там. Как притворялась Ребеккой.