Озеро!

Оно лежит меж корявых нагромождений льда, камня и леса куском зеленого целлулоида. Я вижу, какое оно круглое, холодное и глубокое. Только у самой стены гольда мягко желтеет сквозь воду песчаная отмель. Чуть правее — канава врезалась в кочкастые берега. На отмель и в эту канаву один раз в году заходит таинственная высокогорная рыба озера.

Вертолет резко теряет высоту, я навожу вниз объектив кинокамеры. Скляр делает круг над озером. Шершавое и крутое брюхо гольда, скалы, кипящая вода, кочкарник, сахаристо-белое поле льда, водопад, ватные комья кедровника… И вдруг вертолет напуганной птицей кидается прочь от озера, несется через хребет к Чикою. А уже фиолетовый предзакатный дым ползет по изгибу шара земли.

Когда машина мягко ткнулась на поляну возле улуса Семиозерье, все это показалось сном: глубинная зелень вод озера, плеши и снег гольцов, бегущий по кочкарнику лось, шлейф водопада.

— Вы видели, — сказал Скляр, выключив двигатель, — без проводника там не сесть. А потом инструкция: одного в таких местах высаживать запрещается. Подвел нас этот черт Новиков!

— Я возьму здесь коней и проводника, — говорю я и тоже ругаю Новикова, лесничего, которого мы не нашли в Харцаге.

Скляр протянул мне ракетницу и четыре патрона к этой штуковине.

— А ровно через десять дней я прилечу за вами на озеро, — сказал пилот. — Найдете площадку, посадочный знак поставите. Ракета — для всякой крайности.

Вертолет шумно загрохотал, подпрыгнул, смешно качнулся зеленым пузом и кинулся догонять последний солнечный луч. Только сейчас я заметил, что на бугре за лужайкой полно ребятни и среди них — ни одного взрослого. Это значило: неудачи этого дня не кончились, худшее впереди. Самый храбрый из мальчиков подтвердил мою догадку:

— Все поразъехались. Только один дядя Моксор дома. Вон он идет сюда.

— Сайн байну! Мэндэ-э-э, — закричал Моксор издали. — Старый знакомый, однако?

Куча пожитков, оставленных вертолетом среди лужайки, сильно удивила Моксора. Там лежали: спальный мешок, ящик с консервами и печеньем, надувная лодка, кинокамера, мешок сухарей, капроновая сеть, три фотоаппарата, телогрейка, ящик с кино- и фотопленкой.

— Жить приехал? — сказал Моксор. — Шмоток много.

Мы опустились на мешок с лодкой, и я подвел невеселые итоги дня и всей прошлой недели: не вовремя загорелись леса, и Скляр подбирал в тайге сброшенных с самолета пожарников. Из-за этого вертолет пришел в Харцагу с опозданием на четыре дня.

Харцагинский лесничий Новиков, еще зимой предложивший полет на озеро-загадку и назначивший точный срок, ждал все эти четыре дня, а на пятый отчаялся и ушел в тайгу.

— Коня я дам, — сказал Моксор. — А проводника и тут не найдешь. Мужики разъехались: кто скот пасет, кто дальние покосы смотреть ушел.

— А ты сам ходил на Шэбэты?

— Как же! — сказал Моксор. — Двадцать четыре года тому назад, пацаном. С дядькой зверя там били.

— Вот и пойдем с тобой. Фильм снимать будем, рыб наловим.

Моксор шлепнул ладонями по своим толстым коленям и весь затрясся от хохота:

— «Форель озера Шэбэты», а? Да там сроду никакой рыбы не было. Мертвое озеро. Долон-Нур, Семь Озер наш улус называется. В гольцах вокруг улуса много мертвых озер. Зачем врать в газете?

В самую рану Моксор угодил своим хохотом. «Форель озера Шэбэты» — так была озаглавлена в газете моя заметка. Я написал ее по рассказам охотника Гриши Юколова и Новикова — лесничего из Харцаги. Но в редакцию позвонил старый геолог и стал сердито доказывать, что в Шэбэтах нет рыбы и быть не может: он сам две недели жил в гольцах Чикоконского хребта возле этого озера и хоть бы один всплеск увидел!

— Объективы фотоаппарата и кинокамеры правду не скроют, — сказал я Моксору. — Ты сам увидишь, сколько там рыбы.

Мы перетаскали мешки с лужайки, и дома за стаканом вина Моксор стал задумчив. Смеяться, по крайней мере, он перестал. Глаза Моксора стали узкие и длинные, как у Будды.

— Вишь ты, серьезное это дело, — сказал Моксор. — Жапова нет, Гармаев в райцентр уехал. Далеко в Шэбэты, дорога худая туда.

Моксор еще подумал, потом пожевал кусок колбасы и сказал с некоторой нетвердостью в голосе:

— Однако не вспомнить мне дорогу туда. Худая дорога!

Но эхолот чувства моментально засек колебание собеседника. Я стал наседать:

— Скажи честно: ведь и тебе хочется еще раз увидеть Шэбэты?

— Не-е, — замотал головой Моксор, — двадцать лет прошло. Забыл дорогу!

— А какой мы с тобой фильм снимем, Моксор! У тебя лицо, между прочим, фотогеничное. Как бог будешь глядеть с экрана.

Для вящего эффекта я потрещал кинокамерой, похожей на пистолет чудовищной формы, и дал потрещать Моксору. Мой славный друг еще долго сопротивлялся и вот уже где-то в три часа ночи полез в сундук. Из сундука Моксор извлек лафтак затирханной карты, озабоченно поводил по нему острием вилки, пробурчал наконец: