— Энтони был психом.

— Но…

— А Гас — не псих, — твердо заключила я.

— Ну, тогда что ты скажешь о том другом пьяном ирландце из твоих бывших? — продолжал Дэниел.

— Каком? — спросила я, начиная понемногу выходить из себя.

— Забыл, как его зовут. Мэтью? Малькольм?

— Малачи, — пришла ему на помощь Карен. Предательница.

— Точно. Малачи.

— У них с Гасом ничего общего! — воскликнула я. — Малачи всегда был пьян.

Дэниел ничего не сказал. Он лишь красноречиво поднял брови.

— Ладно! — взорвалась я. — Прошу прощения за твой «Гиннесс»! Но я возмещу твои расходы, не волнуйся. И вообще, с каких пор ты стал таким вредным и жадным?

— Я не…

— Почему ты так ведешь себя?

— Но…

— Разве ты не рад за меня?

— Да, но…

— Знаешь что, если тебе нечего мне сказать, то лучше помолчи!

— Извини.

В его голосе было столько раскаяния, что мне стало стыдно. Я дотянулась до него и погладила его по колену — примирительно. Я была ирландкой и, значит, не умела справляться с жарой и сильными чувствами.

— И ты меня извини, — пробормотала я.

— Может, ты все-таки выйдешь замуж, — предположила Шарлотта. — Этот Гас может оказаться тем человеком, которого тебе нагадала миссис Нолан.

— Может, — тихо кивнула я. Мне было неловко признаться в том, что я и сама на это надеялась.

— Знаешь, — виновато сказала Шарлотта, — сначала я думала, что твоим женихом будет Дэниел.

Я прыснула:

— Он! Да я к нему даже прикасаться не желаю — неизвестно, где он был.

Дэниел обиделся, а Карен разъярилась.

Я попыталась обратить все в шутку и дружески подмигнула Дэниелу:

— Шутка. Ты ведь понимаешь, о чем я? Зато моя мама была бы в восторге: она считает тебя идеальным зятем.

— Знаю, — вздохнул Дэниел. — Но ты права, я тебе не подхожу — слишком обыкновенный на твой вкус.

— В каком смысле?

— Ну, у меня есть работа, и я не прихожу на встречу с тобой пьяным, и я плачу за тебя, если мы идем куда-нибудь выпить или поесть, и я не испытываю творческих мук непризнанного художника.

— Заткнись, противный! — засмеялась я. — Тебя послушать, так можно решить, что все мои ухажеры — нахлебники, пьяницы и бездельники. А это не так.

— Тогда прошу прощения.

— Ладно.

— И все равно, — сказал он, — не думаю, что Конни очень обрадуется, когда познакомится с Гасом.

— Она с ним не познакомится, — отрезала я.

— Как это не познакомится? Ты ведь собираешься выйти за него замуж!

— Дэниел, прошу тебя, хватит! — взмолилась я. — Предполагалось, что все вы порадуетесь за меня!

— Ох, я нечаянно, Люси.

Я внимательно присмотрелась к Дэниелу. Он не выглядел очень виноватым. Но не успела я сделать ему соответствующий выговор, как он обратился к Шарлотте:

— Теперь ты должна рассказать нам о своем парне.

Шарлотта была только рада. Оказалось, что парня зовут Саймон, что он высокий, светловолосый, симпатичный, двадцати девяти лет, работает в рекламном бизнесе, водит шикарную машину, а на вечеринке не оставлял Шарлотту ни на секунду и обещал позвонить и пригласить ее на следующий день пообедать.

— И я знаю, что он позвонит, — закончила свой рассказ сияющая Шарлотта. — Почему-то я уверена, что у нас с ним все получится.

— Здорово! — искренне порадовалась я за нее и подвела итог дня. — Значит, сегодня вечер был удачен для каждой из нас.

После чего я вернулась в свою спальню и улеглась в кровать рядом с Гасом.

Глава двадцать третья

Гас по-прежнему сладко спал и по-прежнему выглядел ангельски. Но слова Дэниела огорчили меня — действительно, моей матери Гас не понравится. А точнее, она его возненавидит. Очарование вечера несколько потускнело. Удивительно, как мама может испортить все то хорошее, что у меня есть, — даже сама того не зная и на расстоянии.

Сколько себя помню, она всегда обладала этой способностью. Когда я была маленькой и папа приходил домой веселый, потому что он только что получил работу, или выиграл на скачках, или по другой причине, она всегда умудрялась испортить праздничное настроение. Папа заходил в кухню, сияя улыбкой, с пакетиком сладостей для нас и бутылкой в коричневой бумаге под мышкой. А мама, вместо того чтобы улыбнуться и спросить: «Что случилось, Джеймси? Что будем отмечать?», хмурилась и говорила что-то вроде: «О, Джеймси, ты же обещал, что это было в последний раз» или «О, Джеймси, опять ты за свое».