– Владимир Матвеевич!.. – резко вскочив на ноги, она кинулась вперёд, ещё переживая, ещё надеясь. Уже знакомый ей мужчина нёс к эскалатору на руках профессора архивиста, известного краеведа, научного руководителя её диплома. Одного взгляда на его грудь, залитую кровью, достаточно было для того, чтобы понять, история его подошла к трагическому эпилогу. Положив ладонь под затылок раненого, она приблизила своё лицо к его побледневшим обескровленным чертам почти вплотную. И тут, невероятно, еле живой пожилой человек, натужно вздохнул, очнулся.

– Ты, деточка? Жива. Поверь ему… – шелохнулись губы, – помоги…

Одними глазами показав ей на Михаила, который осторожно опускал профессора на носилки подоспевших медиков, умолк, обмяк. А майор, ещё не успев совместить в котле осмысления все новые продукты, сделал то, что в этот момент было нужнее всего.

Взял за плечи пока ещё не знакомую, но уже дорогую ладошку в свою руку, и повёл к лестнице на выход из мрачного, пахнущего бедой и гарью подземелья. И только оказавшись на углу Солянки и Китайгородского проезда, возле кривой колокольни храма Всех святых на Кулишках, они остановились и присели на прохладный по периметру спуска в подземный переход, чтобы собраться с мыслями и прийти в себя.

В фиолетовых сумерках прохладного летнего вечера уже зажигались рекламные огни. К месту трагедии оперативно съезжались спецслужбы и торопилось телевидение. А ни бывшей журналистке, ни офицеру секретного подразделения никак не улыбалось сейчас нарываться на расспросы коллег.

Мясорубка, устроенная живой бомбой, оружием в руках неутомимой силы, поставившей перед собой задачу выжечь «извращения» человеческой природы, расплодившиеся в виде дозволенного вожделения собственного пола, бесстыдства женщин и ненасытной индустрии пороков. Выполнила ли она свою задачу задуматься всех, а не только тех, кто «неправедно» тратил самое ценное, что есть у человека, время его жизни, гоня себя в небытие с каждым глотком экстаза баров, с каждым звуком музыки без мелодий, давя педали железных зверей на дорогах с истерическим восторгом гордыни? О, нет и нет… Ислам проклинает убийц невинных. А гонщики на колесницах стоимостью в годовой бюджет городка вроде Старой Ладоги, куклы в юбках короче ногтей, потребители элитных удовольствий и те, кто защищает их покой распределением экономических благ, они о теракте узнают лишь из социальной сети, куда выложат очередную порцию его косвенной причины. Пожилая женщина, ехавшая подменить измученную дочь у кровати малыша, ревущего день и ночь из-за режущихся молочных зубиков, не пострадавшая от болтов и осколков, но умершая в больнице от гипертонического криза. Возвращавшийся с дежурства инженер по обслуживанию зданий. Продавец из магазина для садоводов, разносчик осетинских пирогов, студент-филолог, профессор-архивист… Убитые и искалеченные, потерявшие сознание от потери крови и навсегда потерявшие покой, они-то уж точно не подходили под адскую теорию прореживания населения земли от тех, кто зря коптит её атмосферу. Когда бешеная лисица заходит в деревню, её необходимо убить. Но кто-нибудь когда-нибудь слышал о терактах на пляжах Майями или в ресторанах apr`es sky [15] фешенебельного Давоса? Там всё тихо, всё в порядке. И закрадывается странная догадка: а не это ли «око урагана», тайфун-до, где и сосредоточен интерес в происходящем? Общественный транспорт перевозит простых и… смертных. А секс и страх – сильнейшие инстинкты, безусловно заставляющие людей раскошеливаться. На этом строится любая реклама, все политические программы, доходы международных холдингов и бюджетные статьи целых государств. Наверное, в консерватории надо что-то подправить.

Думала ли об этом Елена, пока незнакомый мужчина с серым от пыли лицом вёл её подземным переходом против потока бегущих людей, подальше от места чрезвычайного происшествия с не менее десятка жертв? Да нет же. Отрывочные мысли роились в голове, широкими мазками – образы. Дрожь бросалась нервным ознобом откуда-то из-под диафрагмы и отступала. Чётко выполняющий свои обязанности рассудок подсказывал, что это шок. И как только она окажется в безопасности и одиночестве, запоры на эмоциях как один лопнут, рассудок сдаст вахту, и начнётся настоящий кошмар.

Холод мрамора всё-таки проник сквозь джинсы. Он сидел рядом молча, спустив с плеча рюкзак, смотрел поверх голов суетящихся спасателей, тут же у входа оказывавших помощь вынесенным на носилках раненым. Фургончик с крупной надписью «Россия» и тарелкой наверху затормозил в начале улицы Солянки практически одновременно с подъехавшим чёрным внедорожником с синим «ведерком» на пружинке, высунутым на крышу и громкоговорящим номером «АМР». В этот момент и стало понятно, что случайные попутчики, закономерно помогавшие друг другу и окружающим в условиях экстрима, в эту секунду вечности оказались рядом не случайно. Они просто подняли друг на друга глаза, и всё стало понятно без слов. Обоим надо делать ноги.

– Вы тоже в розыске?.. – неожиданная шутка спутницы поразила его до глубины души. Здоровая реакция психики, свидетельство изрядного опыта во всяких переделках, сила воли? Конечно. Но где он мог её видеть… О, точно!

– Не могу же я допустить, чтобы вы оказались на stand up [16] с чумазым лицом, – усмехнулся он своей догадке и буквально потащил девушку за собой через дорогу в переулок. Наблюдательность его собственных коллег, что уже вышли из салона внедорожника, в сравнение не шла с жаждой репортёров поймать кого-то быстрее для более или менее внятных слов на камеру. И уж точно докладывать кому-то из начальства о том, что обстоятельствах взрыва ему доложить нечего, за сутки до прихода в «кадры» расписаться за новую звёздочку подполковника было б нежелательной деталью досье. – Я Миша.

– Я – Лена, – проговорила она, поспевая за командиром вприпрыжку, – спасибо вам за… За там, в вагоне!.. А в телеящик мне и правда, сегодня не хочется сыграть. Спасибо вам, вы мне, наверное, жизнь спасли. Но откуда?..

– Не за что, – наконец-то они остановились у границы пешеходной зоны улицы Забелина, посмотрев друг на друга внимательнее. Белокурые волосы, собранные на затылке во французскую косичку и отпущенные ниже шеи на свободу конским хвостом, ярко-синяя трикотажная блузка под стёганым голубым жилетом… Не из-за этого ли сочетания цветов такой удивительный цвет глаз, слово само море переливается в них? Подтянутая стройная фигура, обтягивающие джинсы, белые мокасины – лет тридцать пять, не больше. Но всё-таки глаза выдают. В них глухая боль. Не сегодняшняя, старая и усталая. Боль на полвека жизни. Свежие полные губы, не знавшие косметолога, кожа гладкая, как у школьницы. А в проборе на голове – не отросшие темноватые корни волос, а чистое серебро седины. Что же ты пережила, девочка?

– Да не трудно было догадаться… Едва вы увидели микрофон, появились титры «беги, кролик, беги». А я не в розыске, скорее, наоборот. В отпуске из него.

– Следователь? Тоже можно было догадаться по действиям там, – Лена улыбнулась ему со всем очарованием, допустимым в этих обстоятельствах. А ведь красив, что греха таить. Наверняка, тоже женат. Скроен атлетически, по речи судя – очень неглуп, по действиям – ещё и порядочный человек. Глаза как стальной клинок. Ведь у рыси глаза жёлтые? A-то бы сходство полным было, – спокойные, очень внимательные. Чувствует свою силу, не бравируя ей. Выше меня на полторы головы, значит, метр восемьдесят пять. Одет как охламон – кепка несусветная, ботинки военные, футболка, штаны защитные. Но ведь и с рюкзаком, не иначе, с рыбалки едет. Для грибов ещё рановато. Зачем ей нужны были все эти выводы, она и сама не понимала. Вероятно, сам мозг выбирал те темы для размышления, что могли бы сгладить афтершоки [17] пережитого давеча в подземке. Отвлечься, отвлечься… – Вы рыбу наловленную, наверное, там оставили, в метро? Не мудрено. Ну, спасибо!