Но в 1747 году гуманитарные науки были отданы в ведомство университета, и с этого момента начинается, как нам представляется, история особенных взаимоотношений между гуманитарными (затем и общественными) и естественными науками в русской научно-образовательной и интеллектуальной среде, сохраняющих свою специфику и по сегодняшний день.

В 1803 году второй Устав вернул в Академию Наук гуманитарные науки, за исключением русского языка и литературы, которые вошли в новую структуру – Российскую Академию, возникшую в 1783 году по инициативе и при прямом участии императрицы Екатерины II и княгини Екатерины Романовны Дашковой «для разработки русского языка и литературы». «Иждивением императорской Академии Наук», Российская Академия просуществовала до 1841 года, после чего ее деятельность была преобразована во второе отделение Императорской Академии Наук – «Русский язык и словесность».

Известно, что в течение всего XVIII века в Академии Наук был небольшой процент отечественных академиков, в основном – это были ученые-«прикладники» – участники огромного количества экспедиций по освоению Сибири (Камчатки) (С.П. Крашенинников, В.Ф. Зуев, И.И. Лепехин и др.). Большинство же русских академиков были прежде всего членами Российской Академии – то есть гуманитариями-словесниками: «в списке членов ее находятся имена первостепенных наших ученых и писателей… от Державина и Фонвизина в восемнадцатом столетии, от Карамзина до Востокова в девятнадцатом» [11] . Только в течение первых 1783–1784 годов их насчитывалось 56 человек [12] .

Императорская Академия Наук генетически и логически была связана с развитием физико-математических, естественных (а затем и технических) наук, изначально (и по сегодняшний день) ориентированных на достижения западноевропейской науки как образцовой и истинной. Извечные имперские чаяния на европеизацию России (или под другими наименованиями: модернизация, вестернизация, глобализация, инновация и т. п.) были связаны с деятельностью наук «физических, математических и навигацких», в обойму которых как-то сразу слабо вписывались «красноречие, древности, история, право» [13] , то есть все, что связано с языковыми, культурными или филологическими традициями собственного отечества.

Так, исторически внутри российского научного сообщества возникла неявная оппозиция между петровской и екатерининской академиями, естественными и гуманитарными науками. К первой со стороны общества было священное (почти сакральное), ко второй – панибратски-рефлексивное, а в начале XIX века даже холодное и отчужденное отношение. В этой исторической коллизии кроется начало той огромной проблемы, которую можно обозначить как вопрос о соотношении власти – гуманитарных наук – и общества. С одной стороны, Российская Академия, ее задачи, академики изначально были «созданы» и ориентированы властью; на государственные деньги выполнялись государственные заказы, формировалась наука в области языка и словесности, которая должна была отвечать требованиям научной компетентности и тем самым естественно «стоять» над обществом и его «мнением» и «одобрениями». С другой стороны, именно Российская Академия поднимала те вопросы, которые постоянно находились в эпицентре рождающегося исторического и национального самосознания XVIII–XIX веков, в фокусе общественной дискуссии в литературных кружках и «гуманитарных журналах». В этом плане ее задачи вполне совпадали с «интеллигентскими» интенциями времени. Российская Академия оказалась естественным звеном между государством (властью) и обществом, наукой и критикой (сначала общественной, потом профессиональной), по сути, выполняя уникальную функцию консолидации различных интеллектуальных и социальных (за исключением низших) слоев общества в единое целое в ходе решения вполне конкретных проблем.

Как нам думается, гуманитарная наука стала вырабатываться в общем фарватере екатерининских просветительских программ: стремительного развития образования, создания государственных школ, расширения интеллектуального пространства через эпистолярную культуру, благодаря развитию почтовой службы и т. д. [14] Перед Российской Академией стояла вполне конкретная задача, направленная на определение понятия «национальное самосознание» для его развития, и именно власть поставила эту задачу. Развитие самосознания напрямую зависело от научной разработки системы языка и литературы, истории, собирания древних памятников материальной культуры (ставших основой успешного развития музееведения, этнологии, археологии, архивистки и т. д.), книгоиздательства и т. д., то есть от корпуса наук, очерчивающих область гуманитарного знания.

Задача создания русской национально-гуманитарной культуры в качестве приоритетной была определена в проекте, представленном княгиней Е.Р. Дашковой сначала лично Екатерине II, а затем в докладе при открытии Российской Академии в 1783 году при вступлении Дашковой в должность президента. «Российская Академия, – гласит устав, – должна иметь предметом своим очищение и обогащение русского языка; установление и употребление слов; свойственное русскому языку, витийство и стихотворство. Для достижения этого предмета должно составить русскую грамматику, русский словарь, риторику и правила стихотворства… Вместе со становлением грамматики и словаря академики должны заняться изучением памятников отечественной истории и увековечить в произведениях слова, знаменитые ее события как минувшего, так и настоящего времени» [15] .

Базис российской гуманитарной науки – язык, история, материальные памятники – должен был в итоге сформировать чувство «национальной идентичности» или «народного самосознания» (выражение Е.Р. Дашковой). Российская Академия, организованная по инициативе одной женщины и возглавляемая другой, как будто незримо внесла гендерный оттенок во взаимоотношения между двумя научными сообществами. Мужской ум – мужские науки – мужская культура – Императорская Академия Наук была (и остается) европоцентричной; женский ум – женские науки – женская культура – Российская Академия – была изначально ориентирована на национальные проблемы России. Две Академии не просто стали дополнять, но и оппонировать друг другу, создавая ментальные основания для самых разных бинарных оппозиций русской культуры, в исходных положениях которых лежит изощренный многовековой спор между разными «номинациями» отечественных славянофилов и западников.

Обращение А.С. Пушкина к теме Российской Академии в журнале «Современник» было не случайно в это время, хотя информационный повод казался совершенно незначительным: статья сообщала о приезде 18 января 1836 года в Российскую Академию принца Петра Ольденбургского и избрании последнего в ее почетные члены. Все ее содержание, несмотря на описательный характер, с нашей точки зрения, должно было восприниматься как значимый посыл обществу, требование не просто продолжить славные дела Академии «на поприще языка и литературы», но и задуматься над общественно значимыми вопросами, когда-то поставленными Академией.