– Это что еще за дерьмо?
– спросил он, изучая записку. Чернила были фиолетовыми, и, очевидно, это была ксерокопия письма, написанного от руки.

– Предсмертная записка моего отца. Только он не был моим отцом. Мужчина по имени Дэниел Хедли, судья Дэниел Хедли, мой отец. И, если верить записке, дедушка - твой отец.

Леви едва мог сфокусироваться на словах. Его сердце колотилось как копыта по сухому дерну, поднимая уродливое облако пыли.

Мне нелегко умирать, зная о Леви Шелби. Я знаю, что у тебя были интрижки на стороне, но мне и в голову не приходило, что ты опустишься так низко, чтобы соблазнить уборщицу, которая не могла отказать тебе, как и все остальные…

Но учитывая, что он единственный живой твой сын…

…единственный сын…

– Это чушь собачья.
– Леви скомкал бумагу и бросил ее в Тамару. Она поймала ту у груди.

– Знаю, это больно. Мне больно знать, что папочка не был моим отцом… Но это не чушь. Это правда.

– Это неправда. Моя мама бы не…

– Твоей маме было двадцать пять, когда она начала работать на дедушку, а ему было тридцать. Тогда он был красивым, и если ты похож на свою мать, она тоже была красавицей.

– Она бы не стала спать с… - Леви перевел взгляд на деревья, подавляя крик, зарождающийся в горле.

– Она бы не стала спать с белым мужчиной? С богатым белым мужчиной, на которого работала? Почему нет? Мы с тобой, мы почти…

– Это совсем другое, - ответил Леви, но он не мог придумать другой причины, кроме той, что она, как и сказала Тамара, была красивой, а Джордж Мэддокс был самодовольным богатым старым ублюдком. Леви вырос с пониманием того, что он был внебрачным ребенком. За это его дразнили в школе. Но даже несмотря на ненависть к Джею Шелби, к человеку, за которого мать вышла замуж, когда Леви было шесть, по крайней мере, они, наконец, могли вписать имя отца в школьные документы.
– Она бы сказала мне.

– Ты рассказывал матери обо всех девушках, с которыми спал?

– Она бы сказала мне.

– Она сказала? Кто, по ее словам, был твоим отцом?

Леви не ответил, потому что у него не было ответа. Его мама никогда не называла имени. Леви спрашивал, но никогда не спрашивал именно у нее. Вместо этого, он спросил свою тётю Глорию, которая ответила, что не знает, и что Леви не стоит об этом волноваться. У него была мать и тётя с дядей, которые любили его, и их семья по численности была больше, чем у многих людей. Но он не пропустил страх во взгляде тёти Глории, когда он задал вопрос.

Но нет…

– Не может быть, - ответил Леви.
– Мама сказала бы мне, если бы моим отцом был богатейший ублюдок Кентукки. Твой дедушка солгал твоему отцу, и тот поверил ему.

– Ты сам сказал, что дедушка пришел на похороны твоей матери, несмотря на то, что она уже несколько лет не работала на него. Он дал тебе работу и платил больше, чем ты мог заработать где-либо еще. Он присматривал за тобой. Зачем же ему делать это?

– Не знаю, но знаю одно - этот разговор закончен. А теперь убирайся отсюда и больше никогда не появляйся здесь. Вы все, Мэддоксы, выжившие из ума и можете катиться ко всем чертям.

– Ты - Мэддокс, - крикнула ему вслед Тамара.

Игнорируя ее, Леви пришпорил лошадь и направился к конюшне. Тамара, как опытная всадница, коей она и была, последовала за ним, не отставая, даже когда он резко поворачивал на потайные тропы, чтобы оторваться.

Вернувшись в конюшню, он завел Эшли в стойло и даже не удосужился расседлать его. Прежде чем Тамара успела сказать ему что-либо, он уже запрыгнул в свой пикап и уехал.

Последнее, что он увидел, когда уезжал с парковки, поднимая столбом гравий, это Тамару верхом на лошади, с гордым видом, элегантную и роскошную. Она выглядела как Мэддокс. Она не была похожа на него.

Леви чуть не стошнило по дороге к дому тети и дяди в пригороде Лоуренсбурга. Он участвовал в пьяных попойках и достаточно настрадался от похмелья, но его желудок никогда так не скручивало, словно гидроколесо в стремительной реке. Его взгляд метался, а дыхание было быстрым. Тело ныло, будто у него лихорадка, он бы отправился к реке Кентукки, чтобы охладиться, если бы та была поблизости.

Когда он подъехал к маленькому белому фермерскому дому на границе владений тети Глории и дяди Андре, Леви без стука вошел через заднюю дверь. Он не видел грузовика дяди или «Шевроле» Глории. Он поднялся наверх, разделся в ванной, встал под ледяную воду и прижался головой к гладкой розовой плитке на стене.

Он хотел придумать тысячу причин, почему Тамара ошибалась, почему она солгала ему, или почему ее отец солгал ей. Но в его голове была лишь одна мысль - это все объясняло.

Это объясняло, почему Вирджиния Мэддокс так его ненавидела.

Объясняло, почему его мать никогда не говорила, кто его отец.

Объясняло, почему Джордж Мэддокс пришел на похороны и предложил ему работу.

Это объясняло его голубые глаза.

И это объясняло, почему он на мгновение позволил себе думать, что ему разрешено ошиваться рядом с такой белой богатенькой девочкой, как Тамара Мэддокс. Потому что в глубине своей души он знал, они были ровней.