Он вернулся в дом и захлопнул дверь.

– Тамара!
– позвал он ее в десять раз громче, чем требовалось.
– Где ты, черт возьми?

– В ванной, - донесся тихий испуганный голос. Ему было все равно, чем она там занимается. Он распахнул дверь и обнаружил ее у раковины, оттирающей пальцы лавовым мылом.

– Тамара?
– спокойнее спросил он.

– Я думала, она будет скользкой, - ответила она, ее голос дрожал как ложка в кружке.
– Но она не была скользкой. Она была гладкой и ровной. Как мышцы. И слишком сильной. Я до сих пор чувствую руками, какой сильной она была.

– Тамара… - Леви подошел к раковине и забрал кусок мыла из ее пальцев. Слезы покрывали ее щеки, и ее волосы прилипли ко лбу. Он включил холодную воду и смыл мыло с ее рук.
– Тамара, тебе не стоило брать в руки эту змею.

– Знаю, - глухо прошептала она.
– Я думала, если промахнусь, то задену тебя. И если промахнусь, то змея испугается и укусит тебя. Также при промахе она могла укусить меня, и тогда у меня бы не было второго шанса. Я не знала, что делать. И я думала… - Леви смахнул волосы с ее лба и поцеловал его.

– О чем ты думала?
– прошептал Леви.
– Расскажи.

– Я люблю тебя, - ответила Тамара, глядя ему в глаза.
– То есть я ненавижу то, как люблю тебя. У меня не было причины брать эту змею, если бы только я не любила тебя, верно? Или я сошла с ума, или влюблена. Лучше быть влюбленной.

Ее глаза выглядели безумными - широко распахнутые, со зрачками, уставившимися на него, будто слепой пытается вспомнить каково это - видеть.

– Ты была напугана, вот и все. Страх заставляет нас совершать безумные вещи. Андре долгое время водил грузовик. Большегруз. Какая-то пьяная девушка выехала на красный и врезалась в него, ее машина загорелась. Андре вырвал дверь ее машины и вытащил ее. Он не мог этого сделать. Человек не может сорвать дверь с петель, но он это сделал. Страх дает нам силы, о которых мы и не подозревали. И любовь. Иногда они одно и то же.

– Я любила тебя до потопа. И любила после него. Ты единственный, кого я до сих пор люблю со времен «до потопа». Ты единственный, кого я люблю, кого всегда любила.
– Она прижала ладонь ко лбу.
– Я не хотела, чтобы ты проходил через все это.

– Ты всегда можешь говорить мне это.
– Леви обхватил ее лицо ладонями.
– Можешь мне говорить все, что хочешь. Бог Свидетель, именно это ты и делаешь.
– Он улыбнулся ей, пытаясь связаться с той Тамарой, к которой он привык. Она была где-то там.

– Когда ты занимался со мной любовью, я чувствовала себя как до потопа. Я не ощущала этого.

– Что ты ощущала?

– Будто я должна делать то, чего не хочу. Будто обязана.

– Обязана делать что, детка?

Леви обнял ее, ее голова покоилась на его груди.

– Есть вещи, которые Бог хочет, чтобы я сделала, и я иногда не хочу их делать. А иногда хочу.

– Что это? Что ты хочешь сделать?

– Я хочу убить свою мать.
– Ее голос был холодным как сталь и низким. Она говорила серьезно. Это не было подростковым преувеличением, связанным с гормонами. Она хотела убить мать. Она хотела сделать это сама.

Леви поцеловал ее в макушку. Если он сможет рассмешить ее, это будет подобно пламени внутри нее, и он сможет найти по нему настоящую Тамару.

– Если ты хотела разозлить свою мать, выйдя замуж за темнокожего парня, тебе стоило найти кого-то потемнее меня.

Плечи Тамары затряслись. Вот он, смех. И вот она, вернулась. Теперь он видел ее.

– Я не говорила тебе, что она сделала со мной, - прошептала Тамара.
– Я не рассказывала тебе.

– Что? Расскажи, что она сделала с тобой.

– Она… сказала, что меня нужно поставить на место. Так она сказала дедушке. Она…

– Тамара, твоя мать тебя ударила? Расскажи мне правду, сейчас же.

Леви изучал ее лицо, но Тамара не могла на него смотреть. Это был ответ, который так ему нужен.

– На следующий день у меня были синяки, - ответила она.
– По всему телу. Я едва могла двигаться. Даже на ступнях были синяки.

– Иисусе.

– Та ночь была самой страшной для меня. Змея ничто, Леви. Ничто.

Тамара снова посмотрела ему в глаза.

– Ты не оставишь меня одну?
– попросила она, ее голос был испуганнее чем, когда змея была у его ног.

– Нет, малышка, я никогда не оставлю тебя одну.

– Пожалуйста, будь внутри меня. Я не такая безумная, когда ты внутри меня.

Она поцеловала его, и Леви ответил ей. Он почувствовал себя таким же безумным, как и она, чокнутым и диким от страха и облегчения, чокнутым и диким от злости, вызванной тем, что мать била Тамару за преступный поцелуй с ним. Что ж, они покажут ей, верно?